Демо рассказала все, что знала. Но охотнее всего, понятно, говорила о Демокрите. Начала рассказывать его биографию с детства, когда он, еще десятилетним мальчиком, видел в отцовском доме персидского царя Ксеркса, захватившего Абдеру, н брал уроки у сопровождавших его магов. Но Диагор ее прервал:
- Это все я знаю. И как он потом учился у Левкиппа и Анаксагора и как попросил братьев выделить ему его долю наследства деньгами, получил сто талантов и уехал за мудростью в чужие страны. А как его хотели здесь объявить безумцем за то, что он растратил отцовское наследство в путешествиях и вернулся нищим, об этом я тебе могу рассказать побольше, чем ты слышала. Все это ведь у меня на глазах происходило. Ловко он проучил тогда этих гусаков! Знаешь историю с маслом?
- Еще бы не знать!
- Ее все знают, это правда.
Действительно, эта история давно уже стала ходячим анекдотом во всей Элладе. В год, когда абдеритяне чуть не предали Демокрита атимии за мотовство и лишь заступничество его друга, врача Гиппократа, спасло его от опеки, случился небывалый урожай маслин. Масло подешевело вдвое. Абдеритяне были уверены, что в будущем году повторится такой же урожай и цена упадет еще ниже. И изумились, когда Демокрит, заняв денег, вдруг стал скупать масло у всего города. Над ним потешались, называли его полоумным. Но перестали смеяться, когда урожай следующего года почти весь погиб, а цена на масло утроилась. Изучивший законы природы, Демокрит, единственный из всех, предвидел это и теперь, продав свои запасы втридорога, выручил огромные деньги. Но что он сделал потом!
Вместо того чтобы обогащаться дальше, как поступил бы на его месте любой другой абдеритянин, вернул не только долги, но и выручку всем, на ком нажился, сам же только зычно хохотал над попавшими впросак согражданами. Он доказал им, что без труда мог бы разбогатеть, если б захотел, но не считает деньги более достойной целью в жизни, чем духовное богатство.
После такого случая некоторые, разумеется, окончательно стали считать его опасным безумцем. Но, боясь демоса, которому он полюбился за это, пока прикусили языки.
На сорок третьем году жизни Демокрита абдеритяне избрали его одним из правителей республики, и он несколько лет с честью выполнял общественные и военные обязанности. Рассказ Демо об этом Диагор выслушал с интересом: он уже покинул в ту пору Абдеру и не знал многих подробностей. Демо сокрушалась: как это можно было, достигнув таких почестей и славы, вдруг отказаться от них и снова уехать на много лет в чужие страны, чтобы вернуться оттуда нищим!
- Ты не понимаешь этого, женщина, - сказал Диагор, - потому что глупа. Бог Демокрита - познание, а все остальное ему в тягость.
Не смея спорить, Демо потупилась и продолжала коротко рассказывать о последующих годах жизни Демокрита.
Где только он не был! Говорят, у египтян и вавилонян был, у персов и у тех неведомых народов, что живут дальше владений персидского царя. Вернулся окончательно обнищавшим и первое время жил из милости у Дамаста. Тут снова подняли голову те, кого он когда-то высмеял и кому не угодил за время своего пребывания у власти. Опять пошли толки о его безумии и о том, чтобы не только предать его бесчестию, но и лишить права на погребение, что в Абдере считается наитягчайшим наказанием.
Тогда он попросил граждан Абдеры прослушать его сочинение "Великий Диакосмос" и "О том, что после смерти". Абдеритяне, народ любопытный, согласились, заранее предвкушая позорный провал "непутевого". Однако мудрейшие сочинения Демокрита произвели на них такое ошеломляющее впечатление, что они, хотя и не всё поняли и не со всем согласились, устроили ему овацию. А когда он им сказал, что израсходовал сто отцовских талантов в конечном счете на прославление своими сочинениями имени Абдеры, постановили наградить его из казны тремястами талантами и, сверх того, поднесли ему для украшения дома несколько бронзовых статуй.
С тех пор Демокрит зажил спокойно. Приобрел дом, развел сад. Открыл свою философскую школу.
Неустанно занимается наукой. И Демо с увлечением стала рассказывать Диагору то, что его интересовало больше всего: о новых, неизвестных еще ему проявлениях мудрости его учителя.
- Позапрошлый год гостил у нас Гиппократ. Один раз они долго разговаривали, потом господин позвал меня и велит: "Принеси молока и хлеба". Я принесла. А господин посмотрел на молоко и говорит: "От черной козы?" Я говорю: "Да". - "Первый раз окотилась?" Я так и раскрыла рот. Откуда он может знать? "Да, господин. Как ты узнал?" И Гиппократ удивился тоже. "Как ты мог это узнать? - спрашивает. - По каким признакам?" А господин только улыбается.
- Интересно, - сказал Диагор.
- А с тыквенными семечками! Это недавно было. Он очень их любит. Однажды грыз их, и вдруг одно семечко показалось ему очень сладким. Зовет меня: "У кого ты их купила?" Я говорю: "У кривой Симониды". А он: "Сейчас же веди меня к ней! Я должен узнать, где растут тыквы с такими сладкими семенами". Я рассмеялась, говорю: "Господин, никуда тебе не надо ходить; семена оттого "ладкие, что я их положила в крынку, где раньше был мед..." А он как крикнет на меня: "Ты что же, дура, думаешь, что я не могу отличить вкус меда от вкуса семян?! Веди сейчас же к Симониде!" Пришли мы. Он осмотрел место, где у нее растут тыквы, взял землю Симонидину...
- Много?
- Корзин пять. Смешал ее с нашей. И вывел такие самые тыквы, даже еще слаще. Вот ведь какая мудрость!
- Да... - согласился Диагор. - А сейчас чем он занят?
Демо пожала плечами.
- Откуда мне знать? Разве он говорит мне? - Немного подумала и добавила: - Кажется, погодой. А может, и другим чем-нибудь. Не знаю, господин.
- Демо! - вдруг раздался снизу сердитый голос Дамаста.
- Я здесь, господин! Иду! - испуганно отозвалась рабыня и, растерянно улыбнувшись гостю, убежала.
Диагор встал, расправил впалую, чахоточную грудь и плечи, подошел к столу Демокрита и с жадным любопытством склонился над растянутым на нем свитком. Но .древнеегипетский язык был незнаком ему, и лишь по чертежам он догадался, что это математическое сочинение. А в математике Диагор тоже не был силен. Его познания ограничивались логикой, историей, филологией и этикой. Вздохнув, мелосец стал просматривать заголовки других свитков, находившихся на столе, потом направился к полкам.