— В очередь! В очередь, зараза, становись! Понацеплял на себя звездочек! Офицер называется, а в очередь не становится!
Получил Зубров прикладом в темя и в зубы получил. Автомат у него за спиной, пистолет за поясом. Но не дотянуться теперь до них. Давка, да еще одна рука девчонкой занята. И не стрельнешь тут, в толпе: разорвут. Тут каждый сам с автоматом на плече. Прижал к себе Зубров девчонку — живую ли, нет ли — и понимает, что тут ему и конец. Нет уже ни обкома, ни штаба дивизии, ни самой дивизии. Никто ему не поможет. А Чирва-Козырь далеко-далеко остался, аж на том углу. Ни его не видно, ни он Зуброва не видит. И сигнал не подать.
Вмастил кулаком между глаз кому-то, ногой в расстегнутый уже пах, получил по челюсти — и понял: конец. Жаль, Салымона с лопатой рядом нет, жаль, Драча где-то черти носят. И жизни жаль — но, с другой стороны — кончена правильно, как офицеру положено!
Прет Драч по соседней улице, грудь вперед, носом ветер режет. Ревет БМД. Маленькая, зараза, но сильная. И газик боевую картину дополняет. Гремит мини-колонна по пустым улицам. Добра-то, добра-то! Из каждого сада абрикосовые деревья на улицу свешиваются, и плоды в цвет вдарились. Жаль только — все ядовитой зеленью пересыпано! Если кого и кормить теми абрикосами да грушами — то только врагов народа. А как же мужику добро проезжать, с собой не забирая? И картошки по огородам — видимо-невидимо, и кукуруза уже переспела. Эх, в чайнике сварить бы десяток початков да горилкой запить. Добро, добро кругом… До чего земля богата! И все перепорчено.
— Водитель! Стой, зараза!
— Что такое?
— Нюхай! Как? Чем пахнет?
— Куревом.
— То-то, куревом! Уж три квартала, как пахнет! Что ж это означать может? Сержант Сабля?
— Это может означать, что курево душистое!
— Младший сержант Салымон?
— Это означает, что в данном городе не только выпить любят, но и покурить!
— Рядовой Аспид! Вопрос разведчику на сообразительность: что это может означать?
— Только то, товарищ капитан, что курева тут предостаточно!
— Правильно, бисов сын: фабрика тут табачная! Читал на этикетке «Прима» — «ТБЧ ф-ка Черкассы»?
Ну так вправо вперед! Салымон, за мной! Аспид — на связь, от Зуброва сигнал не проморгай! Сабля! Ящики принимай!
— Так неужели ж такую фабрику до нас никто не грабанул?
— Да грабанули ее, так не всю же! Вон Советский Союз — семьдесят лет понадобилось, чтоб весь разворовать! Тащи, Салымон!
— Товарищ капитан, так ящики ж в этой дряни зеленой!
— А ты споднизу волоки! Пыль-то, она сверху оседает! А внизу — целенькое, плюс упакованное герметически!
— Что-то от командира сигнала нет…
— А ты грузи! Нет сигнала — значит, все в порядке у него. У нас и по радио связь, и ракету он в воздух может послать, синего огня, и из автомата пальнуть. Тихо — так ты грузи, грузи! Командир нам за это спасибо скажет!
— Нет, товарищ капитан, вы тут грузите, а я командира проведаю!
— Стой, Салымон, приказ мой слушай!
Но Салымон уже вскочил в газик, Аспида на водительское место бросив. Показал Аспиду кулачище такой, что у того сразу сомнения отпали: капитана приказы выполнять или младшего сержанта. Взревел ГАЗ-166, и за поворот унесло его выхлопной дым.
Несется Салымон по улице, и уже чует душа его недоброе. Люди попадаются, да суматошные все, глаза у каждого с мелкой ненормальностью. И уже чувствует Салымон, что Зуброву негде быть, как в самой свалке.
— А ну разойдись! — гребет Салымон народ вправо да влево. Ледоколом арктическим прет. Лопатой своей над головой крутит, как вертолет. Вон командир! Вон он!
— Ах, разойдись, зашибу! — И шибет Салымон. Ухватил Зуброва, из толпы тащит. А Зубров девку за собой потянул.
— Да вы, товарищ полковник, девку-то бросьте!
Не реагирует полковник. Вроде ум у него отшибло.
Что ж, потащил Салымон обоих из толпы. Вот и Аспид с машиною, вот и Чирва-Козырь с другой. В первую прыгаем! Влетели Салымон с Зубровым в газик, девку прихватя. А уж Аспид педаль в пол вдавил. Тут и стрельнуть можно. Салымон длинной очередью привет толпе шлет. Не по головам, конечно, а чуть выше. Жалко людей кровянить: благородным делом заняты, обком штурмуют. Ну, конечно, не без перегибов — так ведь столько лет терпели! Эх, другой бы расклад — Салымон и сам бы с удовольствием поучаствовал. Кто маму-папу сгноил, кто меня в интернате куском попрекал, а?
Но, с другой стороны, не на детях же отыгрываться! Глянул Салымон на девку, которую Зубров все еще придерживал за плечо — нет никакой девки! Как котенок за шкирку — висит на руке командира детеныш женского пола. Ей еще до девки года три из лифчиков-трусиков вырастать. Скинул Салымон куртку, да того детеныша замотал, как пеленашечкой: не сиди голой среди мужиков. Тут Зубров голос подал: