Хорошо служить с дурным командиром, с таким, который психологии не понимает. Провинился, а дурной командир сразу взысканием тебя — хрясь по загривку, оно и легче. А еще дурной командир сразу кричать начинает, тут и огрызнуться не грех. А вот как попадешь к такому Зуброву — и мучайся. Драч уж пару раз на командирском пути показывался, словно айсберг по курсу «Титаника». Хочет хитрющий Драч поскорее узнать, как его Зубров накажет, чтоб не маяться, значит. Но Зубров тоже слегка в психологии понимал. Не наказывает, и все тут, и не кричит. Ходит мимо, вроде айсберга и не замечает. Приходится айсбергу при приближении «Титаника» в сторону отскакивать, оставаясь незамеченным.
Долго мучился Драч, наконец не выдержал, стукнул в командирскую дверь.
— Разрешите войти, товарищ полковник?
— Ну, войди.
Помялся Драч у входа, не зная, как и начать, но и Зубров молчит.
— Вы б, товарищ полковник, наказали меня…
— А за что?
— Увлекся я на этой фабрике проклятой…
— Как же тебя наказать?
— Расстреляйте меня, товарищ полковник, — говорит Драч, а сам думает: это ж надо таким змеем быть!
Мне ж самому и наказание себе выбирать приказал, а маленькое выбирать неудобно…
— Ладно, Ваня, хитрый ты мужик, мне тебя, видать, не перехитрить. Если бы ты выговора попросил, так я б тебя расстрелял. А раз расстрела просишь, так даже и выговор объявлять неудобно. Под арест тебя сажать некуда. Держать в купе под домашним арестом тоже не очень удобно, кто ж тылом править будет? В общем, так, вес тебе все равно надо сбрасывать: девчонки, как я наблюдаю, на тебя поглядывают. Так вот для этой твоей же пользы наказанием будет трое суток лечебного голодания.
— Есть десять суток лечебного голодания! Разрешите идти?
— Разрешаю!
Глава 8
Утро раннее. Свежее. Еще и солнце не выкатилось. Роса по травам, и эшелон весь в росе, и рельсы. Будто и не было недавнего боя, будто и кровь не лилась, просыпается эшелон — с улыбкой. Да и как в такое утро не улыбнуться? Ишь как птицы галдят! Это значит: вот сейчас уже взойдет наше красное-круглобокое, и еще поживем, братцы, еще поживем!
— Поливай, поливай, воды не жалей!
Каждая остановка используется до упора: надо и оружие чистить, и умыть народ, и накормить, и караулы развести. И спешит народ военный вдоль поезда. Каждый по своему делу — по самому срочному. И котелки уже загремели, и ноздри солдатские настроились на волну запаха: что там Тарасыч сегодня умудрил?
— Поливай же, змей, поливай!
Много ли намоешься в том вагонном умывальнике! Не привык солдат воду горсточкой черпать. И потому высыпал весь батальон к водокачке станционной, льет воду на себя ведрами, льет брандспойтами. Тесно, да весело.
— А ты в штаны-то не лей, не лей, дьявол! А то уж я тебе налью!
И кому-то в вагон ведра тянут. Это караульным, конечно, — тем, кому от дела отрываться нельзя.
— Сержант Березов!
— Я!
— Из твоего взвода наряд на кухню в полдень!
— Мочалка!
— Я!
— А ствол танковый дядя чистить будет?
— Всем машинам, вчера в деле побывавшим, — техосмотр!
— Бизон, мать твою, а ты хлеб на взвод получил?!
— Девушку, девушку пропустите!
— Девушка, а вам ведерочко не помочь донести?
— Девушка, а вы случаем не Катериной зоветесь?
— Расступитесь, жеребцы, женщин пропустите, не время кобелировать!
— Седьмой взвод, строиться! С котелками!
— Ай, Тарасыч, не жалей! Не жалей, Тарасыч! А ну, подкинь еще такую ложечку!
Тарасыч, любимый всеми за типичную свою поварскую внешность и доброту, ухмыляется в усы, однако поблажками не балует. В котелок протянутый — плюх черпак каши, и отваливай. Следующий, так тебя растак! Не задерживай!
— Эх, Тарасыч, жаден ты сегодня! Что котелок-то неполный! Если со всего батальона по полкотелка наэкономишь — то это сто пятьдесят полных выйдет! Ведь сам-то все не прожуешь!
— А вот я тебя черпаком по черепку звякну за подозрения такие! Ишь, умник, Тарасыча уличить собрался!
Да ты у мамы в пипке сидел, когда мы с ребятами Саланг-перевал держали!
— Да ты, Тарасыч, не скрипи! Обиделся, что ль? Я ж шутя!
— Как же ты, Тарасыч, Саланг-перевал держал? Чем от душманов отбивался? Не поварешкой ли?
Масло большими кусками режут на целое отделение, а хлеб — буханками, тоже на отделение. Плащ-палатку отделение расстилает поотдаль и устраивается уютным кружком. Семь человек — две буханки хлеба. Масла если не вволю, то много. И по котелку каши гречневой с тушенкой. Масла в кашу Тарасыч не жалел.
— Слышь, Сашок, а ты зря на Тарасыча.