Калили они вместе с Лехой, в воздушном потоке. Только вместо лихого коня, на котором скакал юный подмастерье, размахивая по ветру малиновым от жара клинком — был прозаический вентилятор. К немалому огорчению Лехи.
Пора было, однако, идти в мастерскую.
— Ну что, готово? — спросил он парнишку, вставшего ему навстречу.
— Форма готова. А какой век задувать будем, батя?
— Эх, Леха, третий год учу делу, а уму-разуму — семнадцатый… А ты до сих пор такие вещи спрашиваешь. Как малец, ей-богу.
Он разложил на столе фотографии.
— Ты под какой стиль модель лепил?
— Вот под этот, — Леха ткнул пальцем в крайний левый снимок.
— Ну и какой это век?
— Пятнадцатый, — просопел Леха.
— Вот его и задувай.
Неделю тому назад Петровичу заказали японскую бронзовую вазу, и он впервые поручил всю работу от начала и до конца сыну. И видел, что не ошибся, но радоваться вслух считал излишним.
В прошлом веке возраст шедевров эксперты определяли по стилю, по трещинам в краске или дереве, патине на поверхности металла — этак на глазок. Искусственно состарить можно все, что угодно, но нельзя сказать, что прошлый век был таким уж золотым для мастеров антикварных подделок. Иные эксперты обладали не только глазом, но и нюхом — и с ним было не сладить.
Но вот двадцатый век принес углеродный анализ. По радиоактивному распаду изотопов углерода стало возможно определить возраст вещи довольно точно. Решающее слово оценки перешло от чутьистых знатоков к педантичным физикам, зачастую неспособным отличить на ощупь каррарский мрамор от египетского алебастра. Знай себе отколупывай кусочек да суй его в прибор, а уж машина выдаст возраст в цифрах. Тут-то и наступил золотой век, и первым это понял Петрович.
Он прочитал статью об углеродном анализе еще в бытность свою молодым инженером в Академии наук. Он не только любил машины, но и понимал их. Он знал, что машина выдаст любой результат, который нужен человеку, и что этим человеком будет он.
На следующий день он пошел проведать знакомого археолога, холостяка, который охотно расплатился с ним головешкой из скифского кургана за починку стиральной машины. Уже тогда Петрович увлекался литьем по выплавляемой модели.
Остаток древнего костра был растерт в порошок и задут в приготовленную к литью форму. Полученную бронзовую фигурку Петрович наладил на анализ, и результат был: шедевр IV века до Рождества Христова. Что он способен делать шедевры — Петрович и не сомневался, но продавать свои работы было позволено только одной категории лиц: членам Союза художников. Мало того, что большая часть заработка шла в карман государства. За членство надо было платить еще и верноподданностью тому же государству. Каковая верноподданность должна была периодически проявляться в работах членов союза — по мере государственной надобности. А это для Петровича было слишком. С малолетства он откуда-то знал, что душу во все века продавали одному и тому же покупателю.
Раз нельзя зарабатывать работами двадцатого века, рассудил Петрович, — обратимся к векам другим, а предки пусть не взыщут.
Он споил ведро водки лаборантам института археологии и обзавелся коллекцией почтенных головешек с возрастом от X века до Рождества Христова и до наших дней. Он сжег в печке свою написанную, но не защищенную еще диссертацию о сварке взрывом. Переселился к обрадованному до изумления свекру в подмосковную деревню Храпово, к тому времени почти обезлюдевшую. И взялся за дело.
Через три месяца коллекция американского миллиардера Харальда Пламмера пополнилась великолепно сохранившейся греческой статуэткой-светильником эпохи великих мастеров. Деньги Санек и Петрович честно поделили пополам. За пару лет к Петровичу в деревне прибилось еще несколько специалистов. Он привечал всех, умеющих что-то делать своими руками. Поладить с колхозными властями было легко: им вечно требовался ремонт техники. Потом, когда уже непонятно стало, какая где власть, — поселок продолжал процветать. Умельцы делали все, чего требовал черный рынок, — от икон до сварочных аппаратов. Только наручники и прочую дрянь Петрович наотрез отказывался производить.
Коровник, приспособленный под литейный и кузнечный цеха, выглядел заброшенной развалюхой. Это было золотое правило поселка: не вводить в соблазн возможных грабителей. Но внутри торцевой дубовый пол в желтом свете натриевых ламп будто и не топтан был представителями каких угодно властей. В цеху красовалась новенькая машина центробежного литья фирмы «VIGOR». Ее Петрович по Санькову посредничеству выменял у посла Марокко на египетский ларец времен фараонов XIV династии.