Спит эшелон, не соображая еще, каково будет его пробуждение. Окна зияют разбитые, чей-то выпотрошенный матрас ветер рвет, а там под вагонами — ноги чьи-то. Кто знает: спящего ли, убитого?
Снять с платформы новенький ГАЗ Салымону совесть не позволила. Но рядом с платформой валялся еще один, вверх колесами. Его-то Салымон и возьмет. А то ведь так его тут и бросят ржаветь, как трактор на колхозном поле. По такому принципу он и припасы брал: из вагонов — вроде как воровство получается, а уж что в грязь побросали — то теперь ничье. Посадит он сейчас Зинку в кабину — и айда в других местах счастья искать.
Несет узел, в землю смотрит. Под таким грузом шею не разогнешь. Не поскользнуться бы в грязюке этой! Хуже, чем на широколановском полигоне, хотя хуже, как известно, не бывает.
Тут-то Салымон и увидел прямо по курсу два ослепительных сапога. Солнечные зайчики на них танцевали, хотя и солнца не было. И хоть головы Салымону было не поднять, чтобы рассмотреть владельца, — знал он прекрасно, кто такими фокусами с зайчиками знаменит.
— Куда же это ты, Салымончик, собрался? — спросил ласковый голос. И, видимо сообразив, куда именно Салымон собрался, похвалил его:
— Славненько, славненько. Повару Тарасычу помогаешь, о людях заботишься, продукты носишь. Славненько.
Бросил Салымон узел, выпрямился, вытянулся. Зубров перед ним свежий да чистенький стоит, выглажен, как на строевой смотр, выбрит — аж на Салымона одеколоном пахнуло. И глаза у Зуброва веселые.
— Славненько, славненько, — продолжал Зубров. — А как ты, Салымон, думаешь — хватит нам теперь продуктов до Москвы дотянуть?
— Хватит, — уверенно отрезал Салымон. — Едоков-то поубавилось.
Скрипнул Зубров зубами, но улыбку беззаботную с лица не убрал.
— На сколько же едоков батальон сократился?
— Убито человек тридцать-сорок.
Тут Зубров снова скрипнул и беззаботность более не изображал.
— Точно не считал, — продолжал Салымон, — но раненых человек шестьдесят наберется, считайте — двадцать очень тяжелых.
— «Блаженная смерть» у нас в запасе есть?
— Есть из расчета по шприцу на весь первоначальный состав батальона.
— Тяжелых нам с собой тащить некуда и бросить негде. По всем традициям спецназа своих раненых сами колоть будем. Приходилось людей «Блаженной смертью» колоть?
— Приходилось, товарищ полковник.
— Так поможешь. Это нам на двоих задача.
— Понял.
— Еще убыль едоков есть?
— Так точно, есть. Но это нелегальных уже. Все бляди из эшелона сбежали.
— Все до одной?
— Нет, парочка осталась.
Зубров вдруг стал более вежлив, переходя на «вы», чего за ним в отношении подчиненных никогда ранее не замечалось:
— Товарищ сержант, те, что остались — не бляди, а женщины. Их уважать положено. И передайте всему личному составу, что за неуважение к женщине буду пороть шомполами, как и за неуважение к строевому уставу.
— Есть передать личному составу!
— А теперь водителя моего Чирву-Козыря ко мне! Надеюсь, хоть он-то не ранен?
— Не ранен, товарищ полковник. Он… сбежал.
— Ах вот как. Вы, товарищ сержант, конечно, приказали ему остаться, а он…
— Так точно, — врезал Салымон и покраснел, как до того краснел только раз в жизни, да и то в детстве. Только то и спасло Салымона, что Зубров в этот момент обозревал степь, и потому красноту Салымонову не заметил и лжи его, видимо, не раскусил.
— Итак, сержант Салымон, вы приказали Чирве-Козырю остаться, а он приказа не выполнил и не остался?
На вопрос командирский положено громким голосом отвечать «Так точно!», и голос должен быть чистым, как горный водопад. Вот этой-то хрустальной чистоты в голосе Салымоновом не прозвучало. Вместо этого хрип с бульканьем, вроде как горло прочищал, и трудно было уловить, что он там ответил. Но Зубров правильно понял ответ и не переспрашивал.
— Если, товарищ сержант, вы его упустили, то вам его и ловить.
— Поймаю, — уверенно ответил Салымон. — Степь раскисла, далеко не уйдет, и следы вон видны.
—Тогда ранеными я сам займусь, а ты езжай. Хочешь — узел с собой прихвати и женщину свою, чтоб не скучно было.
Ох же не прост полковник! Так вдруг, без предупреждения, под дых и врезать! И ведь видит Салымон, что позволит ему командир Зинку взять и припасы: хочешь, мол, обмануть и сбежать — так черт с тобой, заложников не держим. Обидно стало Салымону.
— Разрешите, товарищ полковник, лучше пару хороших ребят на дело взять.
— Можно и так, — согласился полковник — Чирва-Козырь мне очень нужен.