— Командир, так тут целый вертолет!
Смотрит Зубров, и остальные дивятся. Лежит вертолет на боку, и трупов обгоревших считать не хочется. И другой вертолет чуть подальше — вернее, то, что осталось от него. А там в поле еще какая-то груда. А эшелон-то где?
— Вот он, командир!
Стоит вдалеке на насыпи целенький — вовсе не там, где остановили. Синим кажется, а вокруг все золотое: закат. Шпорит Зубров Аспида:
— Жми, Петя, сокрушу!
Аспида, однако, подгонять не надо: чуть с разгону на насыпь не влетел. Взвыли тормоза непокорно. Тарасыч у бронеплощадки, перед строем, в готовности рапортовать.
— Доложи.
Вся накопленная годами сдержанность понадобилась теперь Зуброву, чтоб сказать это слово, как положено.
— Товарищ полковник, эшелон был атакован с воздуха десятью вертолетами. Потери противника: два боевых и два транспортных вертолета. Наши потери: двое убито и один ранен. Капитан Драч.
— Молодец, Драч, настоящий командир.
— Товарищ полковник, прошу прощения: капитан Драч был ранен в самом начале и боем не командовал по причине потери сознания.
— Так это ты, Тарасыч, эшелон на себя взял?
— Не успел, товарищ полковник.
— Кто?
Личный состав вдруг размягчил морды улыбками.
— Кто командовал?
— Оксана Александровна.
— Как?!
— Дай бог каждому.
Рванулся Зубров в командирскую рубку. С грохотом дверь распахнул. Вскинулась на это Зинка Гном от командирской шинели, под которой что-то тоненько всхлипывало.
— Ранили? — выдохнул Зубров.
— Да нет, полковник. С будущим вас прибавлением. Вы кого заказывали: мальчика или девочку?
БДТ плавно затормозил у деревянной развалюхи. Что-то тут было не так, и только через несколько секунд Зубров усек, что именно: к обветшалой двери вела дорожка из бетонных плит стандартного размера. Зубров высунулся из люка. Сидевшие на деревянной лавке старушки с интересом уставились на полковничью фигуру.
— Эй, бабоньки, где у вас тут Петрович живет?
Старушки переглянулись. Затем одна из них махнула усохшей птичьей лапой и направила:
— Езжай прямо, служивый, до коровника доедешь — тут рукой подать, — вертай налево. Там на пригорке Петровича дом и будет.
— Спасибо, бабка.
Через минуту Зубров легко спрыгнул на землю у нужного дома. Дверь, обложенная кованым железом, беззвучно распахнулась. На порог вышел высокий русоволосый мужик. В его серых глазах не было ни страха, ни наглости, ни спешки. Зубров почему-то ощутил, как он одичал и зарос за дорогу. Смягчив командный металл, он спросил:
— Петрович ты будешь?
— Я.
— Так выручай, Петрович. Друг у меня раненый там в машине. Пуля в животе. Помирает. Люди по дороге советовали к тебе ехать.
— Давай его сюда.
Повинуясь резкой команде Зуброва, солдаты бережно вытащили запрокинутого Драча. Капитан был без сознания. Носилки, на которых он лежал, промокли от крови.
Из люка выпрыгнула Любка Машкара с зареванным лицом. Не обращая ни на кого внимания, она приникла к носилкам и положила ладонь на лоб раненого. Петрович глянул и сказал Зуброву:
— Зайди в хату.
Зубров вежливо поздоровался с молодой женщиной, сидевшей над вышивкой.
— Дай, Марья, гостю молока, — распорядился Петрович. Он взял с полки радиотелефон, нажал какие-то кнопки и почти сразу же заговорил:
— Вечер добрый, Семен. Тут мужика привезли. Пулевое ранение в живот. Сколько тебе надо на подготовку? Ага. Будем.
Не успел Зубров подивиться радиотелефону в глухой деревне, как в дом вошел молоденький хлопец, очень похожий на Петровича, только голубоглазый.
— Леха, добеги до Леси, скажи — батя просит. Скоренько!
Зубров выпил поднесенный Марьей стакан, и они с Петровичем вышли на крыльцо. Драч простонал еле слышно. Петрович сказал:
— Чем можем, поможем. А там — как Бог даст. Операционная будет готова через полчаса. Это тут рядом. Таскать его, — Петрович указал глазами на раненого, — зря не стоит. Пусть пока тут полежит. Не холодно.
— Кровью истечь может.
— На этот счет не бойся. Вон Леся идет.
Худенькая женщина с совершенно седыми волосами подошла к носилкам. Зубров вздрогнул, увидев ее лицо. Властным жестом она отстранила Любку, и та беззвучно повиновалась. Сдвинув с живота Драча бестолковую повязку, она обтерла рану откуда-то взявшимся мокрым полотенцем. На миг стали виды края отверстия, а потом снова хлынула кровь. Рука женщины повисла над раной. Ладонь шла вдоль живота, не касаясь его. Зубров и солдаты стояли молча. В полной тишине Леся забормотала:
— Руда, мать жильная, уймись, руда, назад вернись, как воды под камнем не стало, так бы тебя, руда, не бывало. Кровь-земля — одна семья…