– Так уж вышло, Вольдемар. Назад теперь ничего не вернуть, – Иван Тимофеевич устало закрыл глаза.
– А я ведь, тогда в 1919-м, несмотря на страшную рану от твоей шашки, по берегу моря до Баку добрался. И, кстати, знаешь, с кем там поручкался? С самим Лаврентием Берией, наркомом вашим. Правда, фамилия тогда у него другая была. Дай бог памяти – Лакербая, кажется. Там в Азербайджане, мы с ним на англичан вместе работали. Должник он мой теперь на веки вечные. Много он тогда соратников Сталина вашего англичанам выдал. Как расставались, со слезами и соплями просил меня не выдавать большевикам его тайну.
– А ты что же? – тихо спросил Иван Тимофеевич.
– А я молчу, только тебе и рассказал секрет этот. Не чужой ты мне всё ж человек. Ты, правда, тоже у большевиков, видать, большой шишкой стал. Гляди-ка: старший инкассатор Смоленского отдела Главювелирторга. Поди много золотишка через твои руки прошло?
– Золотишка-то много, только не моего, а народного, – каждое слово давалось ему с большим трудом.
– Не смеши меня, Иван, откуда у русского народа золото? Всё это наше, кровное, большевиками у нас с тобой отнятое. Впрочем, хватит о прошлом. У меня к тебе всего один вопрос. Вот этот предмет тебе знаком? – Шварц наклонился к Ивану совсем близко, развернул кусок ткани и показал лежащий на ней продолговатый предмет.
Солнечные блики, отражаясь от золотой поверхности предмета, запрыгали у старшего инкассатора перед глазами. По спине ручьями потёк пот. На протянутом инкассатору куске ткани лежал слиток золота из Смоленского банка.
– Нет, – только и смог он выдавить из себя.
– Странно, такие огромные ценности вывозятся из банка, а старший инкассатор ни сном ни духом? А с чего бы это ты тогда из полуторки «тачанку» с пулемётом смастерил, как в старые добрые времена, да не к линии фронта пробивался, а вовсе даже, наоборот, – на запад? Молчишь? Ну ничего, сейчас я тебя разговорю, – Шварц повернулся к солдатам. – Приведите ко мне его девку.
С трудом разлепив глаза, инкассатор вдруг увидел собственную дочь. Бандиты крепко держали её за руки. Спутанные белокурые волосы полностью закрывали лицо девушки, голова бессильно свесилась в сторону. Порванный сарафан бесстыдно открывал девичью грудь со следами кровоподтёков, по обнажённым стройным босым ногам тоненькой струйкой сбегала на землю кровь, смешиваясь с серой пылью на дороге.
– Извини, – ухмыльнулся Шварц, – я смотрю, мои казаки уже успели позабавиться немного. Вообще-то, – бандит, играя маузером, подошёл к девушке и, подняв её лицо за подбородок, стволом пистолета убрал волосы, – я их понимаю, уж больно хороша, чертовка. Но теперь, сам понимаешь, жизнь дочери в твоих руках. Показываешь мне место, где вы спрятали золото, и я отпускаю вас обоих на все четыре стороны. Надеюсь, ты не допустишь, чтобы твою дочь мои орлы «по кругу» пустили? Думаю, долго она этого развлечения не выдержит. Ну, как тебе моё предложение?
Инкассатор поднял глаза. Посмотрел внимательно на дочь, как бы запоминая навсегда, собрал последние силы и бросился на Шварца. Но не успел он сделать и нескольких шагов, как три тяжёлые пули из белогвардейского маузера разорвали ему грудь, и он, споткнувшись на бегу, упал на пыльную дорогу, к ногам своей дочери. Сквозь пелену, застилающую глаза, Иван Тимофеевич успел угасающим взглядом умирающего различить лицо человека в немецкой фуражке с высокой тульeй, склонившегося над ним. Это был капитан Пустовалов...
Смоленская область, август 1999
Поиски в Смоленской области мы решили, не мудрствуя лукаво, начать с места обнаружения нами золотого слитка. После тщательного и вдумчивого изучения карты местности быстро стало понятно, что наиболее приоритетным в плане самого пристального нашего внимания должно стать следующее направление: берег реки Вопь, где в далёком сорок первом проходила переправа 152 стрелковой дивизии, далее на район деревень Гусевка – Сокольники. Однако саму деревню Сокольники рассматривать как промежуточный, либо тем паче конечный пункт движения колонны не приходилось. По архивным данным, в августе 1941 года в этом населённом пункте практически постоянно стояли регулярные части танковой армии Гудериана, а, точнее, – ремонтные мастерские. Таким образом, вероятность того, что колонна каким-то мистическим образом проскочила мимо этого, под завязку забитого немцами, населённого пункта, равнялась практически нулю. Что касается Гусевки, то она была почти целиком сожжена наступающими немецкими частями, и именно в силу географических особенностей этой местности колонна её обойти никак не могла. Ибо на карте было чётко видно, что дорога, ведущая на Гусевку, с обеих сторон была плотно зажата непроходимыми болотами. Таким образом, у колонны после переправы через Вопь был только один путь – на Гусевку, а вот дальше, на протяжении примерно пятнадцати километров до Сокольников, возможны были варианты. Правда, посидев минут десять, задумчиво глядя на карту и покусывая карандаш, я поняла, что и этих вариантов, как говорится: «с гулькин нос». Скорее всего, колонна затерялась где-то между этими деревнями. Правда, имели место и сразу образовавшиеся на нашем пути трудности. Так, например, деревня Гусевка, недвусмысленно упомянутая в рапорте капитана Васюка и чётко обозначенная на «двухкилометровке» Генерального штаба Красной Армии, составленной ещё в 1946 году, таинственным образом отсутствовала на карте Генерального штаба Советской Армии 1985 года. И, хотя такие неувязки случаются сплошь и рядом. По причине небывалой скорости вымирания наших деревень, обычно населённые пункты всё же оставляют на своем месте. Просто на полотне карты добавляют обозначение «нежил», что трактуется всеми, даже отдалённо сведущими в картографии индивидуумами, «как нежилой населённый пункт». По счастью, карта 1946 года у нас всё же имелась, и придерживаться мы решили всё-таки её. Прибыв на место, мы невольно залюбовались раскинувшимися вокруг пейзажами. Неширокая речка Вопь своими песчаными берегами, негусто поросшими молодыми сосенками и берёзками, навевала сюжеты старинных русских сказок и баллад.