Гудков с бойцами залегли вдоль редкого прибрежного березняка и дали дружный залп по немцам. Сапёр крутанул ручку взрывного устройства. От мощного взрыва содрогнулась земля. Огромный столб огня и дыма в мгновение ока разметал деревянный мост и стоявшие на нём грузовики. Через несколько минут, когда дым рассеялся, на поверхности воды плавали только обгоревшие брёвна да криво торчала из воды покорёженная рама одной из машин.
Капитан Пустовалов находился в кузове брошенной на западном берегу неисправной полуторки, когда мимо него проскочили к мосту немецкие мотоциклисты. Капитан неторопливо снял вещмешок, достал небольшой продолговатый предмет, по форме напоминающий кирпич, завёрнутый в кусок белой портяночной фланели. Присел на корточки у правого, изрешечённого пулями борта автомашины и, развернул ткань. Маслянисто блеснуло золото с чётким банковским клеймом. Капитан положил брусок в угол кузова между досок и через дыру в брезенте выбрался наружу.
Когда Пустовалов перебрался на противоположный берег, там уже никого не было. Расположившись за кустами орешника, он достал бинокль. На противоположном берегу реки суетились немцы. Пригнувшись, Пустовалов выбежал на дорогу и на песке, среди россыпи свежих стреляных гильз, разбросал горсть новеньких серебряных монет – полтинников 1924 года выпуска.
…Поздно вечером, выставив боевое охранение, колонна остановилась в деревне Остроумово. Ночь прошла спокойно и с рассветом, уточнив по карте маршрут, двинулись дальше. Отсутствие данных о расположении частей Красной Армии и обстановке на Западном фронте сильно беспокоило Гудкова. К тому же чувствовалось, что люди сильно измотаны, испытания последних суток для многих из них не прошли бесследно. Однако присутствие капитана Пустовалова, как всегда, спокойного и уверенного в себе, придавало всем силы.
Просёлочная дорога петляла то по сосновым лесам, то по нескошенным полям. Вокруг стояла звенящая тишина. Напоённый хвоей горячий воздух почему-то навязчиво напоминал майору НКВД Крым, нарядную набережную Феодосии, по которой совсем недавно, в начале июня, он так беззаботно прогуливался с женой Ольгой. Огромные звёзды над головой, шум прибоя, звуки духового оркестра – всё это кружило голову и пьянило. Казалось, с тех пор прошла целая вечность. Вспомнилась и поездка в посёлок Новый Свет, где Ольга бродила по колено в море, чуть выше, чем следовало, подняв подол белого в огромных ромашках сарафана, и на её стройные загорелые ноги, с завистью поглядывая на Гудкова, обращали внимание все без исключения мужчины. А потом ночью в уютном номере санатория он обнимал разгорячённое и утомлённое любовью тело любимой жены, вдыхая, запах её волос, источавших свежий аромат моря. Казалось, что у них снова начался медовый месяц, и отныне они всегда будут вместе, и всё будет хорошо. Теперь же майор осознавал весь ужас создавшегося положения. Ольга осталась на подпольной работе в захваченном немцами Смоленске, и мысль эта, казалось, разрывала ему сердце.
…Единственная просёлочная дорога, петлявшая последние несколько километров по лесу, внезапно вывела на поле и, продолжая виться, километра через два упёрлась в деревню Гусевка, удобно раскинувшуюся на пригорке.
Гудков лежал на опушке леса и обдумывал ситуацию. В бинокль было хорошо видно, что Гусевка занята немцами. Собственно, от самой деревни остались только два дома. Дальше виднелись лишь чёрные печные трубы да кучи обгорелых брёвен. У крайней, чудом уцелевшей хаты уткнулись передними колёсами в плетень два немецких мотоцикла с колясками. В тени старой липы матово блестела крыша штабного автомобиля. Чуть поодаль, среди уже высоких, но ещё зелёных подсолнухов, мирно дымила почерневшая от пожарища труба. Несколько полуголых немцев гонялись по заросшей огромными лопухами улице за курами, отчего по деревне стоял такой гвалт, что слышно было издалека. Судя по карте, обойти деревню стороной не представлялось никакой возможности. С южной и северной стороны деревня и проходящая через неё дорога были плотно зажаты непроходимыми болотами, наверное, в изобилии усыпанными брусникой, не к месту подумалось Гудкову. Он тяжело вздохнул и повернулся к Пустовалову:
– Ну, что, Иван Иванович, похоже, дальше нам дороги нет. Что делать будем?
Пустовалов протянул руку и взял командирскую планшетку. Бегло взглянул через исцарапанный целлулоид полевой сумки на замызганную и протёртую на углах до дыр «километровку» и положил обратно на траву.