Попугай от досады лишь замахал хоботом и в сердцах бросил:
— Видит бог, проще иметь дело с вылченогими карликами, чем с людьми…
— С кем-кем? — вытаращился я на него.
— С сепаратистами, — уточнил Попугай. — В сравнении с вами настоящие великаны: четырех метров ростом, все красавцы как на подбор, и умницы, каких поискать. С ними намного проще, чем с вами!
— Вполне вероятно, но в отличие от них мы не представляем угрозы Вселенной.
— Не льстите себе. Это лишь потому, что вы — ленивые и ограниченные создания. Если бы вы знали столько же, сколько их шестимесячное дитя, не знаю, чем бы это все обернулось для сферы: вы умеете только уничтожать. Настоящий зверинец, а не планета!
— Это явный навет!
— Когда я общался с одним из ваших самых «светлых» умов, провозгласивших на весь свет свою бредовую теорию относительности, он и не подумал прислушаться к моим аргументам, а лишь дал мне прозвище Гринвич… Удивительная низость и безалаберность!
— Прошу заметить, как бы то ни было, вы тем не менее предпочли обратиться к такому тупому и ограниченному созданию как человек, то есть я, не знающему ни ваших Законов, ни Принципов. Очевидно, вашим высокообразованным сепаратистам начхать, какого высокого вы о них мнения. Судя по всему, они и впрямь ведут себя как бестолковые дети. Так что там со временем?
Хранитель Времени лишь разинул от изумления рот, но, видимо, решил больше в спор не вступать.
— Думаешь, я надую тебе временем шарик? Нет, конечно! Время — это скорее химическое явление, а не физическое, и мерится оно не часами и расстояниями, а твоими эмоциями и ощущениями, потому что твое время хранится в тебе! Мое же однородное время хранится в слитках. Оно совершенно иное, чем у тебя, оно Истинное. Это эталонное время, поверенное ЗАКОНОМ. Понятно?
— Ни капли.
— Не сомневаюсь, но это не важно. — Чуть помолчав, он добавил. — Тем не менее я благодарен тебе, что ты согласился с моим предложением. Для вылченогих карликов это время — сильнейший яд, поэтому с их стороны тебе ничего не грозит. Держи.
Попугай бросил мне под ноги несколько сфер светло-кремового оттенка, каждая чуть больше крупного апельсина. Я взял один слиток в руки. Довольно увесист и плотен, как пластилин. На сферической поверхности каждого слитка стояло выпуклое клеймо:
Еще ниже помещалась грозная надпись:
2
Утро следующего дня ворвалось в мою жизнь словно вихрь. Началось с настойчивого звонка редактора. Едва я разлепил веки и поднял трубку, как на меня обрушилась лавина вопросов о рукописи. Уставившись пустым взглядом на опорожненную бутылку из-под абсента, стоявшую на полу, я с трудом понимал суть вопросов. Первую часть разговора я просто мычал, не в силах понять, что ему все-таки надо. Вторую часть разговора уже мычал он, очевидно от гнева. Клятвенно пообещав перезвонить ему через час, я бросил трубку и тяжко вздохнул. В голове стоял ералаш. Я помнил, как вчера захотел выпить рюмку-другую абсента, но не помнил, чтобы я выдул в одиночку целую бутылку. Однако, состояние глубокого похмелья, в котором я сейчас находился, не оставляло в этом сомнений.
Чудны дела твои, Господи!
Еще раз вздохнув, я отправился в ванную приводить себя в порядок. Спустя минут сорок я чувствовал себя уже более-менее сносно и перезвонил редактору. В издательстве его звали Дантес. Почему, понятия не имею.
— Ты где пропадаешь? — рявкнул Дантес, едва схватив трубку. — Я вчера прождал тебя в редакции целый день. Ты был должен принести рукопись, а вместо этого куда-то пропал. Я полдня обрывал твой мобильник, но ты так и не соизволил ответить. Что происходит?
Я захлопал глазами и уставился на календарь. Двадцатое января. Рукопись должна быть представлена в издательство двадцать седьмого. И в самом деле, что, черт побери, происходит?
Вероятно, свой вопрос я задал вслух.
— Вот и я спрашиваю о том же! — взвился Дантес. — Тебя нигде нет, судьба рукописи неизвестна, меня, как добычу, терзает начальство, а я не в состоянии что-либо сказать. Вообще ничего! Как тебе это нравится?
Я сказал, что мне это нравится еще меньше, чем ему.
— Все остришь? Я не знаю, в каком ты сейчас состоянии, но твоя рукопись должна быть у меня сразу после обеда, иначе мы пересмотрим условия договора. Ты слышишь меня?
Я заверил его, что слышу прекрасно. Потом вызвал календарь на мобильнике. Двадцать первое января. Логично, если принять во внимание, что вчера я забыл передвинуть курсор на настенном календаре.