Во-первых, есть ли какая-нибудь связь с наркотиками? Я не умею проникать в душу человека, но Джайлс жил у меня, и я его неплохо знаю. Он презирал кофе из-за кофеина, его волновали вещества, которые добавляют в пищевые продукты, и он все время собирался перейти на натуральные продукты. Но кто знает — каждая палка имеет два конца.
Во-вторых, его недовольство мной. Он испытывал муки, когда надписывал автографы, и Сара слышала, как он с ненавистью бормотал мое имя. Мне надо было получить подтверждение ее словам и, если удастся, дополнительные подробности. И Нелли Гризуолд могла знать об этом.
И, наконец, вопрос о женщине, которая привела его в то утро. Неужели ее никто не видел? Чем больше я над этим думал, тем более вероятным мне представлялось, что она была с ним все утро и предшествующую ночь тоже и, быть может, могла дать ключ к загадке. Мысль о неизвестной женщине так захватила меня, что я решил на время отложить встречу с Нелли и поднялся на пятый этаж.
В комнате пресс-конференций, как всегда, кипела бурная деятельность. Я увидел Генриетту, но она, заметив меня, повернулась спиной и направилась к двери. Я бросился ее догонять и крикнул:
— Подождите!
Она обернулась. Глаза ее превратились в щелочки, и взгляд был полон горечи.
— Какого черта вам нужно?
Она явно жалела, что разоткровенничалась со мной накануне вечером.
— Ни слова о вчерашнем, — пообещал я.
— Что же тогда?
— Утро.
— Что именно?
— Вы сказали, что не заходили за Джайлсом вчера утром. Пожалуйста, подумайте снова и не искажайте факты. Если вы все-таки заходили за ни м…
Она повернулась ко мне лицом, уперла руки в бока и гневно бросила:
— Вы, наверное, рехнулись!
— Вы не боялись, что он не придет вовремя надписывать автографы?
— Плевала я на эти автографы!
— Но кто-то привел его. Я знаю. Кто это был?
— Не знаю и знать не хочу.
— Вы не могли бы выяснить для меня?
— Нет. Выясняйте сами, — она повернулась и пошла.
Я смотрел ей вслед в замешательстве и потом вернулся на книжную выставку.
10. Нелли Гризуолд. 15.55
Хотя я не был с ней знаком, но слышал от всех, что она «симпатичная», поэтому, заглянув в киоск «Хэкьюлиз Букс», сразу понял, что это она. Носик длинноват, и глазки, пожалуй, узковаты, в общем, далеко не красавица, но добродушный, отрывистый взгляд с лихвой компенсировал эти недостатки.
— Мисс Гризуолд, — обратился я к ней.
Она посмотрела на значок съезда, который я прикрепил, чтобы войти на книжную выставку, и возбужденно заговорила:
— Мистер Джаст! Мне очень нравятся ваши книги. — Вряд ли она могла удачнее начать разговор. — Вы знаете, «Хэкьюлиз Букс» заинтересовано в том, чтобы выпустить вашу новую книгу в мягкой обложке?
— Мне об этом неизвестно.
— Вэлиэры показывали нам отрывки из книги, и они произвели хорошее впечатление на нашего главного редактора. Я тоже читала и просто в восторге.
«И я от тебя тоже в восторге», — подумал я. Она мне показалась такой симпатичной, что я готов был отдать свою пишущую машинку — не самую новую, — лишь бы забыть о Джайлсе и пригласить Нелли пообедать. Но в тот момент Джайлс был на первом месте, и «проект Нелли» пришлось отложить.
— Что ж, прекрасно, но все же цыплят по осени считают. Посмотрим, понравится ли моя книга вам и вашему издательству, когда она будет закончена. Пока же не согласитесь ли вы ответить на несколько вопросов?
— Какого рода?
— Вы вчера были в зале, когда Дивор и Азимов надписывали автографы…
— Да, Азимов — один из наших выдающихся авторов.
(Она не употребляла прилагательного. Очень характерно для Айзека, что он сам его вставил.
Дэрайес Джаст.
Она очень часто употребляла его в разговорах со мной. Чрезмерный буквализм — не самый лучший путь к истине.
Айзек Азимов.)
— Я знаю. Но меня интересует Дивор. Мне известно, что вы дали ему ручку.
— Да, там такое творилось! Вы тоже там были?
— Нет.
— Тогда позвольте мне рассказать вам, что произошло. — Она была первой, кто сам пожелал говорить на эту тему.
— Пожалуйста.
— Я пришла туда главным образом ради Азимова, — начала она. — Проследить, чтобы ему хватило экземпляров и чтобы все шло гладко. Случайно я посмотрела на Дивора, и, боже мой, у него был совсем другой вид. Казалось, что его что-то мучает. В его ручке кончилась паста, но по какой-то причине Тереза Вэлиэр, которая помогала ему, не имела запасных. Но потом он обменялся ручками с мужчиной, который стоял перед ним. Как будто все было в порядке, и вдруг возник новый кризис — паста и во второй ручке тоже кончилась.
Дивор был в полной прострации. Он сидел неподвижно, на лице — страдание, а Тереза просто убежала. Очередь остановилась, и я видела, что Азимов начал нервничать и встал с места. Я же за него отвечала! Поэтому я подбежала к Дивору с ручкой — у меня их было полно.
Он взял ее автоматически, как будто мысли его витали неизвестно где, и начал писать. Однако через пару секунд он остановился и тихо прошипел: «Она красная».
Оказывается, я дала ему шариковую ручку с красной пастой. Это был уже третий кризис. Я сказала: «Не беспокойтесь, поклонникам нравятся красные автографы».
И он снова принялся писать.
К тому времени вернулась Тереза с ручкой, но она уже была не нужна. Дивор продолжал писать красной. Но когда он закончил, то швырнул мою ручку в стену и ушел, не сказав ни слова — так он был раздражен. Хорошо еще, что он не швырнул мне ручку в лицо.
А через два часа он умер, и я… Постойте, ведь это вы его нашли?
— Да. Но не в этом дело. Что вы собирались сказать?
— Просто мне пришло в голову, не оттого ли он упал в ванне, что был так взволнован и, может быть, моя красная ручка была последней каплей.
— Все считают себя виноватыми. Факт таков, что его ручки были у меня, и я их ему не принес. Так что больше всех виноват я. Вот что, Нелли, подумайте, не показалось ли вам, что его волновали не ручки, а что-то другое?
Она подумала, потом печально покачала головой:
— Если и была другая причина мне она неизвестна.
— Ну ладно, еще один вопрос: вы не видели, кто привел его в зал?
— Я даже не видела, когда он вошел.
Я стоял нахмурившись. Никто не видел, что он вошел с женщиной. Кто же мне сказал об этом? И вдруг я вспомнил. Совершенно внезапно. Я видел лицо, я слышал голос. Мне сказала об этом гардеробщица. Когда Джайлс без номерка пришел спросить ее о пакете, его торопила женщина, которая его сопровождала. Я даже вспомнил, как ее назвала гардеробщица.
11. Дороти. 16.25
Я взглянул на часы — почти половина пятого — я помчался на второй этаж, боясь, что уже упустил гардеробщицу, видевшую Джайлса с женщиной. Я влетел в гардероб, растолкал несколько человек, стоявших у стойки, и, едва переведя дух, спросил:
— А где гардеробщица?
— Я гардеробщица, — сказала пожилая, приятного вида женщина с белоснежными волосами, в очках с металлической оправой. На пластинке, приколотой у нее на груди, значилось «Дороти».
— Не вы, а другая. Крашенная блондинка с толстыми руками, в подсвеченных очках, нос дергается, не помню, как ее зовут…
Дороти улыбнулась, без труда узнав оригинал нарисованного мною портрета:
— Это Хильда. Она уходит в четыре.
— Вы знаете, где она живет?
— Нет, — ответила она неодобрительно.
— Подождите! — воскликнул я. — Мне надо задать вам один вопрос. Есть ли здесь в отеле женщина, которую вы и Хильда называете Перчик?
Она снова улыбнулась:
— Конечно… Это.. — Потом спохватилась и сказала: — Не знаю, о чем вы говорите. Я занята.
Но я уже умчался. Это была знакомая женщина, которую знали и она, и Хильда, маленькая и острая на язык, чем и заслужила свое прозвище. Скорее на шестой этаж, еще нет пяти часов.