- Валера, его надо принести - прокричал я комбату
Он посмотрел на меня уничтожающим взглядом, ответил грубо
-Еще двоих положить хочешь? Подмогу дождемся и вытащим.
Но вытаскивать было уже некого. То и дело, глухо шлепая, тело Прокофьева пробивала очередная духовская пуля. Прав комбат. Солдата при такой плотности огня мы бы не смогли затащить за спасительную броню.
Как и обычно, в минуту опасности, челюсть у Торопцева выпячена, речь беспрекословна, слова четкие и отрывистые, было очевидно, что командир готов на все. Я знал Валеру не первый день. Знал его жесткость и решительность в минуту опасности. Да и было не до сантиментов. Легкий казус постепенно перерастал в серьезное испытание. Черная, лохматая Смерть совершенно явственно закружилась над нашими молодыми и отчаянными головами.
- Гордый, Гордый, ответь ...твою мать, спишь, собака! - злобливо орал связист.
В ответ рация чего-то нечленораздельно забулькала.
Надо же?! Всего десяток минут отделяло нас от мирного, бесхлопотного, почти деревенского житья в полевом лагере он нынешней патовой ситуации. Наши солдаты, сгрудившись, договаривались между собой, кто будет добивать тяжело раненых. Мы с Торопцевым и Климовым не препятствовали. В Афгане и особенно у нас в спецназе, который не вылезал из боев, такие договоренности были тайной традицией. Попасть в плен к духам - себе дороже. Пытки можно испытать нечеловеческие.
Кому выпадал этот дьявольский жребий, должен стрелять в сердце. Хотя, это было только теорией войны. На практике все часто по-другому. Хватит ли у солдата сил добивать друзей, если он и сам изранен? А во-вторых, кто знает, где проходит граница между полным отчаянием и надеждой на спасение? Поднимется ли рука добить друга, когда есть хоть один шанс выжить, пусть даже из тысячи?
Пока солдаты решали этот вопрос, Климов достал фляжку со спиртом, и мы каждый сделали по хорошему глотку. Тоже, между прочим, подумывая о том, что делать, если положение окажется совершенно безысходным? Чаще всего, 'последнюю пулю себе' здесь не оставляют. Она предназначена врагу. Для себя хороша граната Ф-1: и пленить будет некого, а заодно и нескольких духов можно с собой прихватить.
Отдышавшись после спирта без закуски, фляжку передали солдатам.
Затем все из-под днища, выискивали цели и также стреляли, больше одиночными, экономили патроны. Духи стали палить из миномета. Это был небольшой миномет, скорее пакистанского производства, которых стало пруд-пруди в Афгане. Удобная штука. Особенно для тех, у кого он есть. Правда, - точности стрельбы никакой, но в футбольное поле с трехсот метров попадет. А главное - он всегда держит противника под напряжением. Разрывы сначала бегали по пыльной площади, как незримые привидения, то и дело материализуясь в разных местах хлопком и султаном огня, осколков и песка. Изредка султаны приближались и к нашему БТРу. Но, если носом уткнуться в диск колеса, и не высовываться из-под машины, то от мины можно спастись.
- Нда, ситуэйшен?! Без подмоги выбраться с ровной открытой площади не было решительно никакой возможности. У меня в сдвоенном автоматном рожке сохранилось штук 50 патронов, а в пулемете вообще 250, потому, что пулеметчик не успел отстреляться. Его секануло в голову осколком от брони в самом начале заварушки.
Стал появляться какой то невероятный азарт. В голове проскакивали, как живые картинки из своего детства: мать, отец, братья, детство, все родное.
Сержант Тиханцов, обжигаясь и рискуя получить в спину духовскую пулю, открыл тяжелый люк и нырнул в машину. Через минуту вернулся, притащив с собой полный цинк патронов.
Совсем живем! Но как цинк не разорвало при взрыве гранаты?
Его вскрыли, достали патроны.
-Ну, что, Валера, выходим? Тут нас все равно перебьют, а если еще и гранату в машину добавят, - совсем плохо. Нам бы под защиту скалы спрятаться, метров 200 всего - сказал я Торопцеву.
- 200 метров мы никак не пройдем! Положат.
-А если через горку и в сторону наших? Правда, местность с этой стороны открытая, но все-таки шанс?
-Не получится, - хмуро ответил комбат. - Я сам позавчера спецминерам показывал, где ставить 'Охоту'. Там весь склон заминирован.
Если так, то через 'Охоту' нам не пройти. Эти 'умные' мины ставятся без всякой логики. Но человек, которого нелегкая занесет в район минирования, живым оттуда не выйдет никогда. Датчики мины реагируют исключительно на человеческие шаги. Конь или ишак пройдет через мины безболезненно, а человек погибнет, если даже и не наступит на 'сюрприз'
-Лучше атакуем - продолжал Торопцев, - и попробуем прорваться за мечеть к твоим самовольщикам. Там стены защитят, авось отобьемся? Блин, чистое белье не надел - добавил он то ли в шутку, то ли повинуясь старой воинской традиции.
-Все магазины забейте - приказал Торопцев, хотя и без этой команды наши солдатики забили патронами рожки до отказа. Были и жадные, которые хватали патроны горстями и рассовывая их по карманам. Патронов хватало. По ушам больно били разрывы маленьких минометных мин.
Тиханцов, удобно устроившись между колес, выбирая цели, изредка, но методично стрелял из снайперской винтовки. Я знал, что сержант прекрасный стрелок, и каждый его выстрел уменьшает количество наших врагов.
Духи подползали ближе, сужая кольцо.
- Гордый! - орал в микрофон уже сам комбат, все-таки выйдя на связь - Сафронов! Скотина, чего же ты молчишь!?
-Какое нахрен радиомолчание? Кто приказал? Дубина ты, Сафронов! Причем здесь твой гребаный полковник?! Нас сейчас всех перебьют! Звони начальнику штаба, добывай немедленно 'вертушки', шли подкрепление, десять - пятнадцать минут продержимся, не более!
- Что?
- Да мы не выдержим 20 минут, не выдержим, их тут тьма. Сафронов - кричал он, перекрывая своим хриплым голосом пальбу и минные разрывы, - я понимаю, что вертушкам надо 20 минут, но ведь ты то наших хлопцев можешь подослать за 10. Давай, старлей, давай, вся надежда на тебя. Выручишь, сто грамм с меня! Сделай доброе дело, Юра, - совсем не по-военному прокричал он.
И тут началось такое, что рикошет, звон пуль о броню, о камни, о диски колес, за которыми мы прятались, превратился в сплошной стон. Пыль поднялась, невероятная. Мина хлестко лопнула прямо под боком БТРа.
-А-а-а-а-ы-ы-у-у! - глухо зарычал Тиханцов. Охватив лицо ладонями, он, крича и, пытаясь вскочить с колен во весь рост, бился спиной и каской о днище машины. Из-под его ладоней брызгами вырывалась кровь. Рычание переходило в крик и опять в рычание, и он продолжал дергаться и биться о днище. Значит, парня достало крепко?
-Тиханцов! - закричал Торопцев, - терпи, друг, сейчас перевяжем! - Быстро!, - рявкнул он нам всем. Но я уже судорожно расстегивал полевую сумку. Там был бинт.
- Лейтенант, лейтенант! - сквозь стиснутые зубы, натужно рычал Тиханцов, обращаясь видимо ко мне. Пристрели! Пристрели! Христом богом прошу. Не могу-у больше-е-е. Ну, добейте же кто-нибудь меня-я-я, ребята-а!
Я нащупал упаковку с бинтом, бросил ее Торопцеву.
-Открой!
Сам схватил Тиханцова за плечи и сжал, чтобы парень перестал биться головой о железное днище. Сержант слабо сопротивлялся, затем глубоко вздохнул, по его телу скачкообразно пробежала судорога и он замер. Ладони сержанта сползли с лица. На месте левой щеки и глаза зияло пугающее кровавое месиво. Я бережно положил его на дно ямы, достал из нагрудного кармана чистый носовой платок и закрыл им лицо сержанта. Платок мгновенно насытился кровью.
Было очень жаль Тиханцова. Не менее года на этого почти незаметного, тихого парня в сержантских погонах я мог рассчитывать, как на самого себя. Но этот жуткий фрагмент конца молодой человеческой жизни был нивелирован общей смертельной опасностью. Мы приготовились к бою.
Завизжали и справа - в стороне мечети, - и слева возле дукана, и впереди у скалы. Сзади были заминированный склон, а правее от склона стометровая пропасть. Все, значит, начнется атака?! Если атака, они постараются взять нас живыми, потому, что с мертвых нас проку мало, а за живых, тем более за офицеров, они получат по их афганским меркам о-го-го сколько!