— Не знаю, Миня, не взвешивал, но ни как не меньше 20 килограммов!
— Давай назад! — закричал Мишка, снова хлопнув пилота по плечу.
На лицах парней произошло чудесное перевоплощение, а настроение, у всех нас стало быстро подниматься. Теперь наши жертвы становились хоть и условно, но оправданными.
— Я не знаю, что там будут сейчас делать оставшиеся в живых хлопцы, но мне кажется, что никому не придет в голову копаться в дупле, заваленном старыми листьями? — сказал я повеселевшим ребятам.
Тут я опять вспомнил скелет, найденный мною у стены склепа, и мои предположения по поводу недо выясненной тайны о второй части сокровищ, вспыхнули с новой силой. Но сейчас я ничего не стал говорить ребятам и решил оставить этот разговор на потом.
Мы летели уже минут двадцать пять. Изредка, среди зелени лесов вздымался холм с красивыми зубчатыми склонами. Внизу проплывал изумительный пейзаж, изрезанный речками, старицами и озерами с молочно — голубой поверхностью. Впереди показалась ниточки железнодорожного полотна Горький — Киров. Владимир снова накренил самолет, и теперь мы летели вдоль железной дороги.
— Ладно! Давай, Володя, ищи какой — нибудь луг поблизости от ближайшей станции, и будем садиться — скомандовал Михаил. Его голос после моего сообщения о спрятанном мешке с золотом заметно оправился и вновь принимал обычные командные нотки. — Кстати, ПВОшники нас не собьют? Ведь самолеты летают только по определенным воздушным коридорам?
— Не собьют. На такой высоте летальные аппараты сбивают разве, что из ружья или бутылкой — ответил Владимир, намекая на позавчерашний случай у костра.
Мы летели на высоте 200 метров. Горький теперь был виден невооруженным глазом. До него оставалось около тридцати километров. Нам предстояло сейчас самое важное — тайно посадить самолет, оставить его на произвол судьбы, а самим раствориться в пёстрой толпе пассажиров ближайшей электрички. Все произошедшее с нами за последние два дня теперь воспринималось, как жуткое кино или ночной кошмар и уже что — то нереалистическое: подземные галереи, склеп, бандиты, стрельба, кровь…
На небе не было ни облачка, а под крылом до самого горизонта буйствовало кудрявое море заволжских лесов. Изредка, попадались, затерянные среди деревьев деревеньки, кое — где высвечивались лоскутки колхозных полей. С высоты была видна и Волга и неширокие, округлые расщелины в лесу, где протекал Керженец.
— Нам надо садиться, где — то около станции Каликино. Там полно лугов — подал голос Владимир.
— Почему именно у Каликино — спросил у пилота Михаил.
— Я успел сказать механику, чтобы самолет искали около Каликино. Зачем летунов подводить? Приедут к вечеру и заберут своего винтокрылого красавца. Тогда можно рассчитывать, что для них все будет шито — крыто. Впрочем, им и самим нет резона поднимать шум по поводу украденного самолета.
— Ну, Каликино, так Каликино — ответил Михаил. Эх, жаль, что с мешками так получилось! А то бы в ближайшие выходные можно было устроить праздничный пикник по поводу внезапного обогащения?!
— А мешок в дупле? — сказал Владимир.
— Ну, он пока еще в дупле!?
— Будем надеяться, что не пропадет?! — сказал Владимир.
— Иван — неожиданно подал голос сидящий рядом с пилотом и молчавший Игорь.
— Чего?
— Мне было так тяжело бежать с грузом, что боюсь — не получил ли я какое — нибудь искривление позвоночника? Будь другом, посмотри? — После этих слов Игорь немного подался от спинки кресла вперед.
Я взглянул поверх переднего сиденья на поэта. За плечами у него висел тяжелый рюкзак с красной окантовкой!
Я оттолкнул Игоря еще дальше вперед, волнующимися руками развязал рюкзак и открыл его. В глаза блеснули искры горящих, и отблескивающих всеми цветами радуги драгоценностей. Это был мой большой рюкзак, в котором я вынес первую партию сокровищ! Я достал оттуда первое, что попалось — тяжелую золотую сахарницу и поднял в ее руке. Все уже поняли, в чем дело. После секундной паузы, сначала Мишка, а потом и все мы закричали Ура и снова стали обниматься. Я сжал Наташину руку. Она не отняла ее и, как мне показалось, еще крепче прижалась ко мне.
До посадки оставалось всего пять минут. Наша невероятная Одиссея заканчивалась, а жизнь казалась яркой и прекрасной и многообещающей.