Признаюсь, это сообщение меня немного смутило. «Зачем, — думаю, — нам по два комплекта. К чему деньги замораживать? Разве по одному мало?»
Должен сказать, однако, что мы с запчастями, действительно, замучились.
— Ладно, — говорю. — Давайте счет. Завтра… да нет, сегодня переведем деньги.
И вдруг, что это с товарищем Тюбиковым стало?! По лицу вижу — недоволен.
— Никакого счета, — отвечает, — не будет. Нужны наличные. Запчасти из розничного фонда. Отпускает склад, а оформляет магазин. Понятно?
Чего тут не понять? Понятно. Только банк таких денег не даст. Значит, надо брать из каких-то сумм, предназначенных на другие цели. И потом, запчасти продаются магазинами за наличные, чтобы обеспечить население, а тут учреждение… Незаконно это. Неправильно.
Опустился я на стул. Говорю:
— Невозможно это.
Два, казалось бы, безобидных слова вызвали, такую бурю в душе товарища Тюбикова, что о ней и рассказать трудно.
Так уж он нервничал, так нервничал. Я, мол, не себе в карман деньги кладу, о деле беспокоюсь.
Только и мне известно, что законы не зря пишутся, и финансовые границы не для шуток установлены.
— Это невозможно, — повторяю я, а у самого на душе тоже неспокойно. Сердце вдруг напомнило о себе, будто сжалось в комок. Волноваться стал.
Наконец товарищ Тюбиков вроде бы немного успокоился, о чем-то задумался, потом говорит:
— Вот две мои подписи. С вас ответственность снята. Выполняйте указание.
Вышел я. А через каких-нибудь полчаса вижу около меня этакий юркий снабженец появился, десять тысяч ожидает.
Деньги в кассе были, но я решил их не давать. Пусть, думаю, лучше мне попадет потом. Сказал снабженцу, что еду в банк за деньгами, буду после обеда.
Сели мы с кассиром в трамвай. Он сошел у банка, а я у здания райкома партии. Через пятнадцать минут секретарь райкома был полностью в курсе событий. Тут же позвонил в совнархоз, и покупку запчастей отменили.
Вот и весь инцидент.
После этого Павел Васильевич Тюбиков перестал со мной разговаривать. Документы, которые я ему приносил, подписывал молча. И, конечно, было мне это очень неприятно.
Прошла неделя. Клонилась к концу вторая. И вдруг однажды входит к нам в бухгалтерию Павел Васильевич, такой это радостный, оживленный. Входит — и сразу ко мне. Руку протягивает.
— Спасибо, — говорит, — Петр Иванович. Спасибо!
«Что за напасть, — думаю. — Откуда такая горячая благодарность?»
А он продолжает:
— Спасли вы меня от неприятностей, от темной компании. Только что из прокуратуры и прямо сюда. В магазине-то, оказывается, орудовала шайка расхитителей, и я чуть на их удочку не попался. Вот как законы-то обходить…
А потом еще из райкома партии звонили, передавали мне благодарность и велели сказать, что я герой.
У нас иногда преувеличивают события. Ну, какой я герой? Смешно даже. Что, я по две нормы стали варю или по три нормы угля на-гора выдаю? Я ведь просто бухгалтер…
З. Юрьев
ЮМОРЕСКИ
1. После примерки
Когда он впервые увидел ее на фоне мужских костюмов 52-го и 54-го размеров, он понял, что любовь с первого взгляда — это не детские сказки.
Он снова и снова приходил в магазин, но каждый раз густая толпа поклонников (так, во всяком случае, ему казалось) отделяла его от прилавка и девушки в синем халатике.
Наконец он решился. Купив два билета на «Филумену Мартурано», он пришел в магазин.
— Здравствуйте, — с трудом выдавил он из себя, как выдавливают из тюбика остатки зубной пасты. — Простите, но мне хотелось бы…
— Для вас ничего не будет, — коротко отрезал синий халатик.
— Да, я понимаю, но мне…
— Возьмите вот это! — И громадный черный костюм, описав в воздухе баллистическую траекторию, упал в его объятия. — Кабина налево.
Через мгновение он вышел из кабины уже переодетый. Но вышел с трудом, ибо должен был придерживать брюки зубами, тщетно пытаясь высвободить руки из длинных, как пожарный шланг, рукавов.
— Ваш костюмчик, — вынесла приговор девушка, не отводя глаз от счетов, — как влитой.
— Да, да, конечно, спасибо, — сказал он. — Знаете, я хотел пригласить вас в театр на «Филумену Мартурано». Вот билеты… второй ряд партера…
Может быть, он говорил еще более красноречиво, может быть, глаза его сказали больше, а может, просто продавщица не привыкла, чтобы ее приглашали в театр уже после покупки костюма, — как бы там ни было, она подняла глаза на сжатые в комок билеты, и это означало «да».