— Ну, нет, мураши! Не будет по-вашему! — он поднял ружье…
Грохнул выстрел.
Стоявший впереди всех на плоту длинный караульщик, взмахнув руками, свалился в воду.
Черноволосый прыгнул за ним.
От удивления Яков выронил ружье… Неужели попал в парня? Ведь хотел только попугать ребятишек, приструнить. А если убил, ранил?.. Яков скатился с крутого берега к воде и стал стаскивать сапоги. Стаскивал долго — то ли портянки сбились, то ли сапоги засохли. Тянул он с ног сапоги, а сам думал, что ребятишки сами кругом виноваты: зачем суются не в свое дело, жили бы в поселке с мамками.:. Маленький подогнал плот к барахтающимся в воде ребятам и закричал:
— Лезьте скорей, снесет!
На плот вылезли все трое. Длинноногий караульщик, которого Яков считал погибшим, первый схватился за шест и стал толкать плот на середину речки.
— Ну, слава богу, живы! — вздохнул Яков и стал взбираться по осыпающемуся берегу, хватаясь за корни, за траву, вылез и, не оглядываясь, пошел, ломая кусты, к тропке. Он хотел поскорее уйти от ребят, не видеть их больше, не слышать. Выйдя на тропу, он даже пробежал несколько сажен.
— И чего я бегу? — спросил он себя и остановился. — Разбойник я, что ли? Живы ведь ребята-то, живы… Переправляются.
Яков огляделся.
Знакомая старая гарь. Густая высокая трава заглушала лесную молодь, давила ее, отнимая тепло, свет и лучшие соки земли. Скоро появятся здесь другие травы — сухой белоус и осочные щучки, скоро вырастут здесь кочки, меж ними станет собираться застойная вода, а на месте гари, зеленой, цветущей, пахнувшей медом, ляжет глухое тяжелое болото. Так бывает всегда. Ничего не поделаешь, у людей свои законы, у травы — свои.
ВРАГ
Без Якова Никифор не молился по утрам. Не молился он и в полдень, даже ложился спать без исусовой молитвы. Он работал от зари до зари, только в полдень наскоро съедал три лепешки, выпивал кружку холодной воды и опять брался за лоток.
Большой летний день казался ему коротким.
Половину намытого золота он ссыпал в крепкий кожаный кисет и закапывал под старым кедром.
— На что сибиряку золото, — рассуждал старик вслух, — бродяга он. Все едино промотает…
Яков пришел на Сорочий Ручей под вечер. Не заходя в зимовку, он спустился к ручью, зная, что Никифор там, моет золото.
Солнце еще не закатилось, золотило верхушки елок, золотыми пятнами лежало на темной траве, а в логу было сумрачно и прохладно.
Спиной к нему стоял на коленях Никифор и сливал из лотка мутную воду.
— Эй! — закричал Яков. — Поделись золотишком!
Выронив лоток, старик вскочил на ноги, в руках у него оказалось ружье.
Яков присел за куст и заругался:
— Брось ружье, старый черт! Не дури!
Старик узнал его.
— Господи, Яков! Ты? Напугал… Ох, напугал.
— Тебя напугаешь, — рассмеялся Яков, выходя из-за кустов. — Одичал совсем, на людей бросаешься.
— В лесу живем… Береженого бог бережет, сам знаешь. Да и боязно.
— Ладно, пошли в зимовку. Разговор есть.
В избушке Яков рассказал старику все: как встретил ребят, как подслушал их разговоры о Сорочьем Ручье, как пугал и прятал от них лодку, только как стрелял в ребят не сказал, постыдился…
— Одним словом, идут ребята на Сорочий Ручей. Жди в гости, — закончил свой рассказ Яков.
Старик вскочил с нар, забегал вокруг Якова, заругался:
— Иех ты, окаянные! Как они через речку-то переправились? Гниды…
— На плоту.
— А ты? Ты чего глядел? Старатель!
— Ну!
— Не нукай! Дело говорю… Кончил бы с ребятами разом — и концы в воду.
— Четверо их, ребятишки. Разве рука подымется…
Никифор успокоился, сел на нары.
— За ребятами комиссары придут, начальники, — заговорил он уже спокойнее. — И выгонят тебя отседа…
— Тридцать лет жилу искал…
— Они не посмотрят. Пожалте, скажут, заводик строить. Государство рабочих и крестьян укреплять. Заботятся о крестьянах, значит… Ночи не спят…
— Не могу я, Никифор, ребятишек казнить… не могу! На медведя с голыми руками выйду. — Яков сжал огромные кулаки и поднес их к носу Никифора. — Не вывернется из моих рук медведь… Знаю, не вывернется.
Старик покосился на кулаки Якова и отодвинулся.
— Медведь нам не противник.
— Может, зимовку того… поджечь?
— А сами где жить будем? Не то говоришь, старатель. Пойдем-ка лучше, Яков, гостей встречать.