Увидав знакомый перекат, Яков спустился к реке, отвязал от пояса кружку, напился и сбросил мешок со спины. Вынув две лепешки и окуня, он сел тут же на берегу обедать.
Сверкая на солнце как отточенные ножи, выскакивали из воды быстрые хариусы. Они охотились за мотыльками и мухами.
До озера осталось не больше версты, но идти — топким болотом. Яков уже хотел ночевать здесь, на берегу бойкой речки, но, заметив, что мошкара летает низко, поднялся и надел мешок. Золотистые мушки и прочая мелкая нечисть перед дождем тяжелели. Ему не хотелось мокнуть, а у озера был добрый шалаш.
По краям болота рос хилый осинник и ломкая ольха, потом начались кочки. Они вывертывались из-под ног, и Яков несколько раз срывался в ямы с гнилой водой. Но поросшие желтым бесплодником зыбуны он замечал издали и далеко обходил их.
Солнце уже давно закатилось, когда Яков выбрался из болота на твердую землю. Он быстро нашел среди высоких черемух свой шалаш, сбросил со спины мешок, снял мокрые сапоги и лег на теплую траву отдыхать. Но скоро пошел дождь и загнал его в шалаш. Уснуть Яков не мог, лежал на спине с открытыми глазами, слушал, как звонко колотится о листья дождь, и думал… С семнадцати лет он бродит по тайге, с семнадцати лет ищет настоящую жилу. Пробовал Яков жить и в селе и в городе, но в марте начинал тосковать, ходил как потерянный, никого не замечая. Люди смеялись над ним и пытались его женить, чтобы удержать в городе. Но Яков женитьбы боялся. От молодой жены в тайгу не уйдешь, обидишь молодуху на всю жизнь… А женщин и ребят он жалел всегда и старался не обижать зря…
Стучали тяжелые капли по хвойной крыше, будто годы отсчитывали, а Яков думал о Сорочьем Ручье. Тридцать лет он гонялся за настоящей жилой, тридцать лет ждал, когда она объявится ему… Шумит лес, шумит. «Побьем Колчака, а потом?» — спрашивает его партизанский доктор. «Жилу буду искать», — отвечает ему Яков. «А потом, — спрашивает опять доктор. — А потом? А потом!»
Доктор поднимает палец, лицо у доктора серое, узкое, а палец красный. Пригляделся Яков — оказывается, это не палец, а Никифор стоит перед ним и кричит: «Мое золото! Мое!»
Проснулся Яков с тяжелой головой, вспомнил сон и громко выругался:
— Черт его! Нарошно такое не выдумаешь!
В шалаше было душно от прелых листьев и хвои. Натянув сапоги, он выполз на свежий воздух.
Уже начинало светлеть. Белая полоса на востоке росла, заливая темно-серое небо парным молоком. На озере сердито кричал селезень.
Кроме ругани селезня и дробного стука срывавшихся капель, Яков услышал еще глухие и невнятные голоса людей. Люди были далеко… Но он уже стал другим, памятуя старый таежный закон: пока не узнаешь, кто с тобой в лесу, надо быть и зверем и охотником сразу…
Неповоротливый и медлительный, он двигался сейчас бесшумно и осторожно, не оставляя за собой примет. Тело его будто помолодело, стало ловким и послушным. Яков сердился на птиц. Они пели громко, все враз, и мешали слушать.
Яков шел прямо на голоса людей, пока не пахнуло на него дымом. До костра оставалось саженей сорок, и он начал петлять, стараясь подойти как можно ближе и не выдать себя. Голоса стали отчетливыми. Он уже знал: у костра сидят дети или женщины. Наконец, ему удалось подползти, хоронясь за кустами, почти к самому костру… Два паренька лет четырнадцати сушили над костром мокрые рубахи, третий — спал, а четвертый, самый маленький, воткнув полосатому окуню вицу в рот, жарил его над огнем.
Яков хотел уже ползти обратно, но один из парней, стоящих над костром, заговорил:
— А вдруг на Сорочьем Ручье ничего нет — ни алмазов, ни золота? Просмеют нас.
— Ну и пусть! — ответил ему другой. — Все равно не зря разведаем. Если экспедицию туда посылать, сколько денег надо. И людей отрывать от работы… Только я верю — мы обязательно найдем. Обязательно!
Яков насторожился: ребята о Сорочьем Ручье говорят. От кого они узнали? Кто сказал им?
Один из парней, тот, который первый заговорил о Сорочьем Ручье, достал из мешка чайник и пошел к озеру. Яков сначала хотел идти за ним, но раздумал. Может быть, проговорятся ребята, скажут, кто из них знает дорогу к золоту?
— Ваня, дай мне нож, — попросил маленький. — Я окуня разрежу.
— В мешке он, — ответил ему черноволосый, встряхивая над костром рубаху.
Маленький достал из мешка широкий охотничий нож, разрезал окуня на четыре части и сказал: