– Здорово, Евграф Никанорович, слушай, чего расскажу! – входя утром в кабинет, окликнул его Никита Чугунов, как всегда, бодрый и довольный жизнью.
Оптимист, комсомолец. Молодой дурак, – невесело и даже зло подумал про себя капитан, неодобрительно глядя на Никиту.
– Ну что там у тебя?
– У меня сестра старшая врачом в больнице работает, так вот, представь, к ним вчера по «Скорой» тетку какую-то привезли. Очень тяжелый случай, отек легких, сердце, еще там что-то, я уж, признаться, забыл, – шлепаясь на стул, рассказывал Никита. – Они ее, значит, спасать: капельница, еще чего-то, давление померили, и не могут понять, что же с ней такое, а когда анализы взяли, выяснилось, что у тетки тяжелое отравление. И ты знаешь, чем? Тем самым веществом, которым Щеголев отравился. Хлор оксид, или оксид гексид… вот ведь и не выговоришь. В общем, я даже обалдел и подумал, что ты уже целый месяц бьешься, где убийца этот редкий яд достал, а он вот, пожалуйста, вовсе и не редкость, им даже какая-то уборщица отравиться могла, – беззаботно болтал Никита.
– Какая больница? Как сестру зовут? – вскакивая с места, спросил Евграф Никанорович.
– Куйбышевская, а сестру Варварой звать. Носова Варвара Евгеньевна, она по мужу Носова! – вслед Евграфу Никаноровичу зачем-то прокричал Никита.
– Добрый день, это вы меня спрашивали? Вы извините, у меня сейчас обход, – объясняла Евграфу Никаноровичу строгая молодая женщина в крахмальном халате и шапочке. – Вот тут ординаторская, подождите. Через двадцать минут я закончу, и мы сможем поговорить.
Возражать строгой докторше Евграф Никанорович не решился. Только удивился про себя, до чего же не похожи брат с сестрой. Никита всегда даже при праздничном параде выглядел этаким шалопаем, а вот сестра у него женщина серьезная, с такой не поспоришь…
– Итак, товарищ, слушаю вас, – усаживаясь за стол, проговорила Варвара Евгеньевна, вернувшись с обхода.
– Я, доктор, из уголовного розыска, капитан Рюмин, вот мои документы. Мне стало известно, что вчера к вам с тяжелым отравлением поступила пациентка…
– А, так вы коллега Никиты? Что же вы сразу не сказали? – улыбнулась приветливо Варвара Евгеньевна. – Никита вчера как услышал про этот случай, так весь и заерзал, у нас, говорит, как раз похожее дело расследуют. Вот история болезни. Сидорова Евдокия Михайловна, работает уборщицей в филармонии.
– Где? В фриламонии? – оговорился от волнения Евграф Никанорович. – Мне непременно нужно ее допросить, немедленно. Дело государственной важности.
– В принципе ей уже лучше, но долгой беседы я вам разрешить не могу. Десять минут, – привычно категоричным голосом проговорила Варвара Евгеньевна.
– Спасибо, доктор.
На кровати возле окна лежала бледная пожилая женщина с головой, повязанной косынкой, из вялой безжизненной руки ее тянулся к капельнице тоненький проводок. Лежала она не шевелясь, с закрытыми глазами, как неживая. Евграф Никанорович испуганно обернулся к врачу, неужто опоздали?
Та успокаивающе кивнула.
– Евдокия Михайловна, Евдокия Михайловна, – тихонько позвала врач, и глаза больной открылись, взгляд не без труда сфокусировался. – К вам товарищ пришел из уголовного розыска, поговорите с ним, пожалуйста.
Евдокия Михайловна, медленно перевела взгляд на капитана, и он снова засомневался, сможет ли получить от женщины хоть какие-то сведения. Но та смотрела на него выжидающе и вполне осмысленно.
– Евдокия Михайловна, вы работаете уборщицей в филармонии?
Та молча прикрыла глаза.
– Вы знаете, когда и как отравились?
– Яд попал в кровь через рану на пальце, – вмешалась в разговор Варвара Евгеньевна.
– Как вы поранили палец?
– Я гримерки убирала, пыль сметала, мусор из шкафов и столов выгребала. Артисты, они такие, – слабым голосом, с паузами рассказывала Евдокия Михайловна. – Любят после концерта выпить, а бутылки потихоньку в шкаф или под диван, а фантики или бумажки какие – в ящик стола. Главное, чтоб на виду не валялось, вот и ползаешь за ними, убираешь. А тут в ящике стола стала прибирать, вместе с мусором какая-то стекляшка попала да и выскользнула, шлеп на пол и разбилась, а из нее высыпалось что-то белое, вроде сахарной пудры или крахмала. Вот, думаю, чего только не притащат, хотела собрать и палец порезала. Стеклышко-то больно тоненькое оказалось. Ну, я палец пососала и дальше убирать, ранка-то невелика, а уж через час мне как-то совсем заплохело, пришлось неотложку вызывать, – едва слышно проговорила Евдокия Михайловна, прикрывая глаза.