- Послать-то с вами некого, - в точности как тогда, сказал он. - Ну да сами доберетесь. Теперь я вам верю.
Он обернулся, достал фуражку, сдул с нее пыль и так, с фуражкой в руке, вышел на крыльцо.
- Возьмете носилки, соберете на них все, что в лесу бросили, и вперед, на новую лесосеку. Там останетесь.
Сизов с Красюком переглянулись, не двигаясь с места.
- Что вам не ясно? - повысил голос Дубов. - Ты старший, - ткнул он пальцем в сторону Красюка. - Гляди за своим напарником, ты мне за этого старика головой отвечаешь.
- Какой он старик? - удивился Красюк.
- Поговори у меня!..
Дубов еще постоял, поглядел, как арестанты нехотя поднимались, брались за носилки, и крикнул вольному, дежурившему у ворот заместо часового:
- Выпусти их, пускай идут.
Дежурный стоял незнамо зачем: сплошного проволочного забора с вышками по углам, как в настоящих лагерях, тут не было, и дыр, через которые можно уйти, хватало. Но прав был Дуб: только самоубийца мог бежать в эти леса, которым ни конца, ни края. Такого здесь не случалось еще и потому, что все подопечные Дубова имели плевые сроки, и бежать было - себе дороже.
Ворона, сидевшая на столбе, опять орала во всю глотку и Красюк опять материл ее: не накаркала бы, сволочь!
Сизов молчал. Шел и думал о том, что все получалось по Плонскому. Ему, впрочем, разыграть эту комедию вместе с Дубовым ничего не стоило. Даже узнать о том, что Красюк собрался бежать, было нетрудно: парень верняком сболтнул кому-то о своем намерении, а стукачей среди арестантов всегда хватало. Вот если Красюк начнет сманивать Сизова золотишком, тогда придется признать, что Плонский - поистине гений: так все предусмотреть рядовому служителю Фемиды не под силу.
Все было как в прошлый раз. Так же верещали сойки, кричали ореховки, барабанили дятлы. И лес стоял застывший в безветрии, словно ждал чего-то. Казалось, что и медведь появится из кустов. Но возле сваленной в кучу проволоки хлопотал только полосатый бурундук, который, завидев людей, мгновенно исчез.
- Все, передых! - заявил Красюк и повалился на землю. Полежал, глядя в небо и выдал: - Дальше не пойду.
- Что, так и будешь лежать?
- У меня своя дорога.
Сизов молчал, вспоминая прозорливца Плонского.
- Чего молчишь?
- Думаю.
- Как меня сдать?
- Дурак ты, Юрка. Бежать собрался? Так пропадешь ведь.
- Я бывал в тайге. Даже и один. Не пропал.
- Сидел на одном месте. Да еще с оружием. Ждал, когда тебя спасут.
- Ты откуда знаешь?
- Сам же трепался.
- Я тебе этого не говорил.
- Другим рассказывал. Хвастался, как сидел на золоте. Знал, что тебя обязательно будут искать.
- Все равно. Раненый был. И жратвы никакой. А не помер.
- Теперь, как я понимаю, ты собираешься не сидеть на месте, а идти по тайге. Это, скажу тебе, не одно и то же. Пропадешь.
- А если с тобой? - спросил Красюк. В точности так же спросил, как вчера заместитель прокурора. Даже интонация похожа.
Сизов засмеялся.
- Чего регочешь?
- Вспомнилось кое-что.
- Так идешь со мной?
- В бега? Не резон. У меня срок небольшой.
- Слушай, Мухомор! - Красюк, все это время рассуждавший лежа, не отрывая глаз от скользивших в небе стрижей, вдруг резко вскочил. Здоровенный, навис над Сизовым, сидевшим на земле. - Ты же умный мужик, чего придуриваешься? Понимаешь ведь: если зову, значит, не задаром.
- Опять про свои воровские шмотки?
- Сколько тебе говорить: не вор я! Было в молодости, баловался. Потом завязал. Никто и не знает об этом. Даже в охране работал. Золото возить доверяли.
- За которое ты и сел.
- Дурак был.
- А я что говорю? - засмеялся Сизов.
- Не цепляйся. Самородок я нашел. Думал, повезло, а он оказался из тех, что разбросало при аварии. Ну и сам понимаешь...
- Слышал. Вертолет разбился, все погибли, и ты один героически отражал нападения медведей, которые хотели то золото украсть.
- Больно много ты знаешь! - опять насторожился Красюк.
- Так ведь в газетах писали. И самому трепаться надо было меньше.
- Я ж не помню...
- Ты не помнишь, а люди запомнили. Речь-то не о дровах - о золоте... Ну, ладно, хватит языки чесать. - Сизов тоже поднялся. - Давай грузи на носилки да пойдем.
- Погоди. Там, где вертолет грохнулся, золотишко осталось, не все тогда нашли.
- Припрятал, значит?
- Неважно.
- Очень даже важно. Искать разбросанное - все равно, что старателем работать. Вдруг там ничего нет?
- Есть. Я знаю.
- Много?
- Все наше. Если через тайгу проведешь, разделим по-честному.
- Пополам?
- А, черт с тобой, пускай пополам. По десять кило, хватит обоим.
Сизов помолчал, делая вид, что раздумывает над предложением, потом поднял топор, сунул себе за пояс, а веревку бросил Красюку.
- Возьмем, пригодится.
Они нырнули в гущину подлеска, долго продирались сквозь кусты, перелезали через поваленные деревья, высоко задирая ноги в ломком сухом буреломе. Наконец вышли на звериную тропу, и Сизов двинулся по ней.
- Куда? - спросил Красюк. Пот лил с него ручьем. На щеке, от носа до уха, темнела широкая царапина.
- При беготне наобум можно остаться без глаз. По тропе легче идти.
Вокруг буйствовала таежная растительность. Повсюду стояли папоротники, огромные и совсем крохотные, взбиравшиеся на стволы и свисавшие с них гирляндами вместе с длинными бородами лишайников и петлями лиан. На прогалинах папоротники исчезали, зато появлялась масса цветов - розовая герань, белые недотроги, бледно-сиреневая валерьяна. Местами зонты цветов поднимались выше головы, и сочные стебли этих гигантов напоминали стволы молодых деревьев. Со склонов сопок, где лес был пореже, открывались другие склоны, пурпурно-фиолетовые от цветущих рододендронов. На открытых местах воздух гудел от оводов, и, спасаясь от них, приходилось снова нырять в чащобу.
Потом лес кончился, и они увидели перед собой болотистую равнину, поросшую редкими соснами и елями. Местами поблескивали мелкие озерца. На опушке тропу потеряли и пошли прямиком через осоку, рассчитывая найти другую тропу. Под ногами при каждом шаге выступала черная вода, медленно заполняла вмятины следов.
- Все, отдыхаем, - сказал Красюк, садясь на зыбкую кочку.
- Встань! - зычно заорал Сизов.