Конвоир вышел только через полчаса. Он не стал открывать хлипкие ворота, сделанные больше для порядка, чем для охраны осужденных, пропустил их с носилками через калиточку возле караулки и пошагал следом, косо посматривая за своими подопечными - маленьким Сизовым впереди и этим верзилой сзади. Носилки длинные, чтобы побольше на них убралось, но из-за разницы в росте носильщиков носилки все равно были круто наклонены вперед, и конвоира беспокоило только одно: как бы эта пара не растеряла чего по дороге.
На первом же повороте тропы из-под брезента, прикрывавшего носилки, выскользнул моток веревки. Его бросили поверх брезента, но он снова упал на землю.
- Стой! - крикнул конвоир. - Перевязывай все.
Он оглянулся обеспокоенно. Над низким лесом еще виднелся столб с динамиком на самом верху, и ворона, сидевшая на столбе, вытягивала голову в их сторону, каркала.
- Вот сука, ведь накаркает! - весело сказал парень. В точности то сказал, что только что подумал Беклемишев.
- Не твое дело! - одернул он развеселившегося арестанта.
- А что мое дело?
- Тащить носилки и не вякать.
- Вороне можно, а мне нельзя?
Какая-то мудреная философия была за этими словами, и Беклемишев не нашелся что сказать.
Тайга стояла тихая в этот час. Сойки верещали над головой, первые сплетницы леса. Синицы и поползни суетились у корней деревьев. Серые ореховки бегали по стволам, громко кричали. Черный дятел исступленно бился о сухую березу красной своей головой. Выше, над застывшими в безветрии кронами, скользили в синем небе быстрые стрижи.
Парень не стал перевязывать. Кинул себе через плечо выпавший моток веревки, наклонился к носилкам.
- Берись, чего рот разинул! - крикнул напарнику.
- Как думаешь, зачем я им понадобился? - спросил его Сизов, берясь за ручки носилок.
- Не слышал, что ли? Этап готовят.
- Этап? Куда это?
Парень захохотал.
- На Кудыкину гору. Нашего брата посылают обогревать места, которые похолоднее. А ты как думал? Вахтовый участок переезжает, а сколько мест на той вахте, считал? То-то же. Кого-то надо и отправлять.
Сизов не знал, что будет на новом месте и сколько там понадобится рабочих, но встревожился.
- Я бы не хотел...
- Не разговаривать! - заорал на них конвоир.
Они оба удивленно оглянулись на него: такого в правилах поведения бесконвойников нет, чтобы еще и не разговаривать.
Помолчали и пошли дальше по тропе в том же порядке: впереди Сизов, за ним здоровяк-парень, позади, чуть поодаль, конвоир с карабином. Долго шли не останавливаясь, посматривали на лес, на небо. По небу ползли облака, белые, взбитые, как подушки у мамы.
- Как тебя зовут-то? - полуобернувшись, спросил Сизов.
- Красавчик, - буркнул парень.
- У нас жеребец был Красавчик, вот ему шло.
- А мне не идет?
- У тебя имя есть.
- Нет у нас тут имени, только клички.
- Я не гражданин начальник, чтобы передо мной выкобениваться.
- Дома Юриком звали, - помолчав, сказал парень. - Юрка, значит.
- А фамилия?
- Красюк. Потому и Красавчиком прозвали, что фамилия такая.
- А меня - Валентин Иванович.
- Ага, Мухомор Иванович, - засмеялся парень. - Или, хошь, другую кликуху придумаю?
- Я не лошадь.
- Ясное дело - только пол-лошади. Другая половина - это сейчас я. Красюк шумно вздохнул, оглянулся на конвоира. - Посидеть бы, а!
- Полежать не хочешь? - добродушно огрызнулся конвоир. Видать, понял, что с разговорами дорога все-таки короче.
- Не откажусь! Лежать не сидеть. Лежать всю жизнь можно.
- Скучно все время лежать-то, - сказал Сизов.
- Чего? Вкалывать - вот это скука. А лежать да мечтать - милое дело.
- О чем мечтать?
- Ясно о чем, о воле.
- А на воле?
- Ну, там нынче у всех одна мечта - о баксах.
- И много тебе их надо?
- Мно-ого!
- Зачем?
- Как это? - удивился Красюк и приостановился, дернул носилки. - Чтобы жить.
- Воровать?
- Почему воровать? Я и раньше не больно-то воровал.
- За что же ты тут?
- Бес попутал...
И тут сзади грохнул выстрел. Они разом бросили носилки, отскочили. На тропе, где только что прошли, поднимался на задние лапы огромный медведище. Конвоир судорожно дергал затвор, чтобы выстрелить еще раз. В один миг медведь оказался возле него. Беклемишев безбоязненно сунул ствол в глубокую свалявшуюся шерсть, нажал на спуск, но затвор только тихо клацнул. В то же мгновение тяжелые лапы опустились на его спину, подтянули к себе, дернули когтями снизу вверх, задирая куртку, из-под которой вдруг фонтаном брызнула кровь, ослепительно алая на белой обнаженной коже.
Зэки стояли, оцепенев от ужаса, смотрели, как крючковатые когти кромсали обмякшее тело, и не было у них сил ни бежать, ни кричать.
Опомнившись, Сизов сдернул с носилок брезент, парусом вскинул его над головой и заорал так, что Красюк вздрогнул: хилый мужик, а такой голосище!
Медведь бросил Беклемишева, тело которого тут же, странно сложившись, рухнуло на землю, повернул голову и злобно рявкнул. Красюк, а за ним и Сизов, не помня себя, кинулись в кусты. Ветки хлестали по лицам, острые сучья рвали одежду. Они падали, вскакивали, снова бежали, словно чуяли за собой страшный шум погони.
Первым опомнился Сизов. Остановился, прислушался и ничего не услышал, кроме своего частого хриплого дыхания да хруста веток в той стороне, куда убегал Красюк.
- Эй, стой! - крикнул он. - Медведя-то нету!
Слепой страх прошел, и Сизову стало стыдно. "Отвык, отвык от тайги, подумал он. - От раненого медведя разве убежишь? А терять голову распоследнее дело".
Красюк подошел, настороженно оглядываясь.
- А если он... за нами?
- Если бы догонял, то уж догнал бы, будь уверен.
- Он что же, конвоира жрет?
- В эту пору медведи сытые. Да и не слыхал я, чтобы они людей ели. Не бывало такого.
- Чего же накинулся?
- Ранили его. А раненый зверь страшен.
- Чего же этот дурак стрелял?
- С перепугу, наверное. А может, охотничий азарт. Увидел медведя, как не стрельнуть? Забыл, что если уж бить, то наверняка. И оружие надо иметь хорошее. А Беклемишев свой карабин, может, год не чистил. Ну, пошли.
- Куда?
- Посмотрим. Может, живой он.
- А медведь?
- Нету медведя, сколько тебе говорить?