Нет, в одиночку на тот свет он не уйдет.
— Собаками их, варнаков, надо. Козьма, тащи своего Никона. Злющий диавол, прости мя, господи… в клочки рвет…
Гвоздь поднял мокрое лицо, посмотрел со страхом на Солдата.
— Что… они говорят «собаками»?
— Нет, — разозлился Солдат, — встретят нас хлебом с солью.
Застонав от отчаяния, Гвоздь вскочил, словно подброшенный мощной пружиной, и разрядил рожок по стенам оврага.
Воздух всколыхнулся, посыпалась желтая хвоя и отбитые пулями ветки.
На полуслове автомат захлебнулся. Растаяла вонючая пороховая дымка.
«Дурак!» — сокрушенно подумал Солдат.
Расходовать патроны впустую, когда их и так кот наплакал… Стрелял ведь не в кого-то, а продемонстрировал оскал загнанного в угол зверя.
Гвоздь оттянул затвор — в грязь полетела зеленая дымящаяся гильза, — отпустил и нажал курок. Раздался сочный стальной щелчок, бесполезный во всех отношениях.
«Ну и фиг с тобой, — вогнал Солдат патроны в рожок. — Теперь каждый сам за себя».
Оставались целых четыре патрона. Без драки он не сдастся…
«Один заткнулся», — подумал вслух Иван, отходя подальше от края обрыва.
Что надо, он успел заметить: внизу всего двое, и опасен лишь один.
Овраг они оцепили плотно, но большинство мужиков с вилами, топорами, кто просто с оглоблей дожидались своего часа в кустах на берегу. Туда наверняка сунутся взятые в клещи бандиты. Терять им нечего, но и встреча ожидает теплая…
На этом же краю, кроме Ивана, находился Протасов и еще трое кержаков, один из которых побежал за собакой.
Собака была очень нужна, она решила бы проблему сразу.
— Эй! Вам некуда деваться! — крикнул он засевшим в овраге. — Добровольно не сложите оружие, на снисхождение можете не рассчитывать. У вас остался последний шанс. Упустите, пеняйте на себя.
Овраг отозвался визгливым:
— А не пошел бы ты?!
Протасов посмотрел на Ивана, глазами спросил, сколько человек внизу. Тот молча показал два пальца.
Протасов победно усмехнулся и снова крикнул:
— Мы пока не стреляем, но это пока. Подумайте хорошенько. Главарь ваш мертв, вертолет в наших руках. На что вы надеетесь?
Из кустов выскочил красный, запыхавшийся Кузьма, еле поспевая за здоровенным лохматым кобелем размером с небольшого теленка. Кобель греб лапами, хрипел, с клыков летела клейкая слюна.
Оба старовера боязливо попятились. Необузданный, свирепый норов пса, прозванного в честь почившего в бозе патриарха Никона, столь ненавистного им, был известен всему поселению. Не одну собаку задрал, срываясь с цепи… Не пес — дракон.
— Пущать? — отдуваясь, спросил Кузьма.
— Пускай, — разрешил Иван.
— Прости, господи, мя, грешного, — удерживая рвущегося пса за ошейник, свободной рукой перекрестился Кузьма. — Ату их, Никон, взять!
Не зря кобель слыл грозой местных собак, а однажды на охоте спас хозяина, сойдясь грудью с шатуном. Зайдясь хриплым рыком, чудом не свалил с ног Кузьму и, получив свободу, рванулся в овраг.
Кобель сбил Гвоздя с ног, подмял и лез клыками к горлу. Защищаясь, он подставил собаке локоть и теперь орал от боли. Пес сильнее сжимал челюсти, рука немела, и бежала по коже горячим ручейком кровь из раны.
— Макс! Макс! Помоги же… — бился под собакой Гвоздь.
— Снимай куртку. Быстрее!
Гвоздь сообразил и вынырнул из одного рукава, забросил куртку на собачью голову. Пес мгновенно ослабил хватку и вывернулся из-под нее.
Ударила очередь, и Никон, жалобно взвизгнув, забился в грязи.
Солдат, бросив ненужный теперь автомат, карабкался по склону, и страх быть пойманным придавал ему силы. Он успел увидеть, как посыпались в овраг крестьяне, навалились на Гвоздарева и крутили ему руки, и Солдат выл, думая лишь о том, как добраться до леса.
Он оттолкнул бежавшего наперерез мужика, и тот закувыркался по земле, и Солдат отметил, что в руках упавшего был автомат, и мчался к кромке, выкладываясь до предела, ожидая напряженной спиной свинцового удара…
Протасов поймал бегущего на мушку и успокоил дыхание, прежде чем нажать на курок. Палец твердо лежал на собачке, и в тот момент, когда он надавил на нее, чья-то рука толкнула ствол к земле.
Пуля с визгом отрикошетила от земляного бугра и улетела в небо.
Чертыхнувшись, Протасов поднял глаза. Перед ним стоял взъерошенный Кузьма.
— Не стреляй. Деваться ему все равно некуда.