— А мужика нашли?
— Федосеича? Додумался сунуться туда в сапогах, в обычных… брусники полкорзины набрал. Так она рядышком и валялась, рассыпанная. Руки искусаны, шея. Жуткая гибель… Но по первому теплу они на сухое место ползут.
— Обходной дороги разве нет?
— Мы и так крюк делаем. Лог нам для ориентира. От него возьмем левее, выйдем к зарубкам. И знай шагай от зарубки к зарубке.
За последние полтора часа ходьбы лес изменился, стал темнее и гуще. Солнце с трудом пробивалось сквозь косматые раскидистые ветки сосен.
Отряд понемногу выбивался из сил.
Прав был Президент, рассуждал Денис, сравнивая подготовку Махова с его собственной и подготовкой его людей. Небо и земля. Рыжебородый промысловик жизнь прожил в тайге, месяцами в ней пропадал и к жилью выбирался разве что за солью да за патронами. Он и сейчас идет, по виду ничуть не устав, и дыхание его ровно, и шаг уверенный. А что он, городской житель, бывающий на природе несколько раз в году, и то летом, выезжая с друзьями на берег водохранилища на машине? Отвык подолгу ходить, и колени заныли, дрожат после первого препятствия на пути — километрового бурелома, обходить который стороной и тратить драгоценное время не хотелось. Автомат уже не кажется той невесомой игрушкой, как тогда у автобуса, и давит на плечо. И люди устали и не просят о привале из опасения вызвать его гнев.
Еще тяжелее приходилось носильщикам. Попробуй, побреди по чаще, где сосна от сосны растет на расстоянии полуметра, скованному цепью с напарником и под тяжестью багажа.
Ежов выдохся, и все чаще из груди его рвался надсадный кашель. Лицо его раскраснелось, и на морщинистом лбу проступил пот. С каждым шагом он сильнее склонялся на правый бок — свободную руку оттягивала двадцатилитровая канистра, врученная Солдатом в придачу к рюкзаку.
Немолодой уже человек, он едва переставлял ноги, а до лога, судя по всему, не пройдено и половины пути. И, как назло, ровная прежде местность пошла рытвинами и пологими, еще молодыми овражками.
Сбегая вниз по поросшему сухой прошлогодней травой склону, наверх он поднимался с видимым трудом, задыхаясь. Цепь натягивалась струной, и браслет больно врезался Вадиму в запястье.
Вадим останавливался, перехватывал у него канистру, помогал взобраться на склон. А строй ломался, сбавлял ход, и матерился сбоку белобрысый Солдат, которому Ежов в отцы годился.
В такие моменты Вадиму вспоминались кадры военной хроники: толпа пленных бредет по дороге, немецкие штыки, и обессилевших, тех, кто упал и не мог уже подняться, добивают выстрелами в затылок…
Аналогия эта заставляла поддерживать Ежова под руку, канистра перешла к Вадиму, и он украдкой косился на конвой — не заметили измотанность напарника? Ничего ведь не стоит взять и нажать на спусковой крючок…
На небо набежали тучи, и солнце утонуло в серой ватной пелене. Сделалось темно, как в сумерках.
Слон изрядно устал, но не хотел сам себе в этом признаваться. Вдобавок в голову стали закрадываться сомнения относительно маршрута. Припомнился вдруг Иван Сусанин, который назло завел врагов в непролазные места, и он с недоверием стал поглядывать на Махова. Не задумал таежник какую подлянку в отместку за уплывающее из рук богатство?
Как все-таки Слон правильно сделал, приковав его к себе! Попробуй теперь смыться и бросить их в чащобе. Ведь он уже давно потерял ориентиры и, случись повернуть назад, не знал бы, куда идти.
Он помнил слова Махова, что двигаться нужно в западном направлении. Но как разобраться, где запад, а где восток, если вокруг кедрач? Напрягая память, он пытался извлечь что-нибудь стоящее из школьного курса, но на ум приходили лишь муравейники, которые теплолюбивые мураши отстраивают с южной стороны деревьев, да мох, росший вроде бы, наоборот, с северной.
Применить познания на практике не было возможности. Муравейники не попадались, а мох, вопреки правилам, рос вкруговую по древесным стволам.
Чертовщина какая-то, одним словом…