— Зарубки будем искать! Но придется хорошо покрутиться. Не пять минут уйдет, и не десять… Что вам впустую ноги бить? Меня пустите, а сами отдыхайте.
Слон с подозрением глядел на заросшее густой бородой лицо проводника, отыскивая признаки лукавства. Не нашел. Глаза Махова были младенчески чистыми, смотрели наивно и прямо. Он чуть было не согласился, подумав о передышке, но представил, что может случиться, если тот улизнет, и отрезал:
— Нет!
— Тогда пусть хоть они отдохнут, — он мотнул головой на навьюченных, валившихся с ног бродяг. — Им-то что за нами таскаться? И потом, в урман так не ходят. Как в детском садике, ей-богу… По одному надо, а мне спереди…
— Обойдешься, — проворчал Слон и промокнул рукавом выступивший пот.
Проклятый автомат не преминул воспользоваться случаем, слетел на локоть и боднул магазином в бедро…
Они еще долго кружили по этому лесному пятачку, приглядываясь к деревьям, и в душу Слона опять закрались смутные сомнения, найдут ли они вообще здесь что-нибудь. Может, пока не поздно, повернуть назад? Ведь сбился Махов, как пить дать, сбился… Хотя… а как же тогда лог?
— Вот!!! — восторженно вскричал он, показывая на кору могучего, вдвоем не обхватишь, кедра. — Вот насечка!
Махов подбежал, близоруко сощурился и с уверенностью заявил:
— Не… Не моя!..
— Как не твоя?! А твоя какая?! А? Что ты молчишь? Или ты башку мне морочишь?
Неудача взбесила Слона, и он готов был врезать по этому бесхитростному бородатому лицу, и врезал бы, если бы это что-то изменило.
— …Она старая, — доказывал проводник. Подойдя к зарубке, провел по ней ногтем. — Вишь, почернела… Ей уж года два. А моя свежая, с зимы… И потом, формой похожа на острие стрелы.
И он нарисовал в воздухе незамысловатую фигуру.
— Вот и ищи свою стрелу! Нечего время тянуть!
Отметку свою Махов нашел не скоро, а увидев ее, радостно завопил:
— Вот она! Вот… Я ж говорил, что найду!
— Чего же ты раньше, промысловик хренов, кругами нарезал? Говорил, лес как свои пять пальцев знаешь. А сам в трех соснах заблудился.
— Знаю! — возбужденно парировал Махов. — Мы ж сюда почти не ходим. Говорил же, змеи! А я… Так вообще первую зиму в эти края подался.
— Хорош врать, — сплюнул Слон и поправил оружие. — Куда теперь, Сусанин?
— А никуда! — на удивление дерзко ответил проводник и, поняв промашку, поправился: — Вечереет… Хотите в лесу ночевать?
— Что ты предлагаешь?
— Остановимся на берегу Тунгуски. Все просторнее.
— Далеко это?
— Нет, — губы Махова тронула улыбка. — Минут десять ходьбы… от силы… двадцать.
— Двадцать? — вспыхнул было Слон, но усталость погасила эту вспышку. — Двадцать… Хм… веди.
С крутого пригорка, куда они выбрались и где обрывался лес, открывался живописный вид на реку — неширокую, но с сильным течением; она несла мимо мутные воды и, огибая нагорье с высоким обрывом, на котором теснились сосны, терялась вдали.
Отстегнув Махова, Слон спустился к воде, осмотрел предложенное для стоянки место и выкрикнул команду, которую ждали от него все без исключения:
— Привал!
Вадим уселся на землю и откинулся на рюкзак. Как он устал… Майка прилипла к мокрой от пота спине, по коже бегали зябкие мурашки. Разгоряченному сидеть у веявшей прохладой воды не стоило, можно было простудиться, ну да потерявши голову, о волосах не пекутся.
Он устало закрыл глаза, мечтая, что его не тронут и дадут как следует передохнуть. Он поражался собственной выносливости: последние километры дались особенно тяжело, и шел он на автомате, как робот, не видя ничего, кроме раздутого рюкзака на спине впереди идущего…
Но отдыхать долго не пришлось.
Выкурив сигарету, Слон пришел в бодрое расположение духа и развил бурную деятельность, властно указав на сухой и относительно ровный клочок земли:
— Ставьте здесь палатку. Да пошевеливайтесь, пока не стемнело.
Охранников команда не касалась, и шевелиться пришлось им. Палатку достали из чехла, раскатали ярко-красное нейлоновое полотнище, и четверо, вооружившись стальными крючьями и топорами, вмиг растянули ее.
…Закат окрасил небо в багряные тона. От реки еще сильнее потянуло сыростью и холодом. Продрогший Слон вышел из палатки и окрикнул автоматчика, приглядывавшего за бродягами:
— Кирилл! Бери троих и дуй за дровами. Замерзнем…
Власов послушно отозвал оказавшихся ближе других Вадима, Ежова и худощавого парнишку лет двадцати со сломанным, смятым набок носом.