— Вплавь?
— Не понял…
— Брассом поплывем или стаей, как утки? И мешки на себе? Ты так это себе представляешь?
— Почему…
— Вот и я тебя спрашиваю — почему? Почему ты только сейчас спохватился? Не мог в городе напомнить взять резиновые лодки? Может, ты специально?
— Я ж говорю…
— Говоришь! Кажется мне, ты за нос нас водишь. Зря, юноша… Смекаешь, что к чему? Ты одну-единственную зарубку целый час искал. А дальше? Выясняется, что и дорогу ты едва знаешь. Учти, если что — сдохнешь с нами. Только мне видится, немного раньше нас, если так и дальше пойдет.
Махов насупился и отвернулся к костру. Не выдержав молчанки, высказался с обидой:
— Не верите?.. Лодки, — он хмыкнул, — обойдемся без них. А если вязать плоты?
— Чего?
— Плоты, говорю. Народу хватает, пилы и капроновые веревки есть. Ничего сложного: твои люди напилят хлыстов и скатят к воде. Дальше моя забота… Зато пара дней, и мы на месте.
Слон задумался, ковырнул обгоревшей веткой в тлеющих углях.
— А что? — почесал он бритый висок. — Это мысль. Как думаешь, Макс?
Солдат громко хмыкнул:
— Мы ничего не теряем. Но тащиться пешком не по мне. Лично я — за.
— Значит, так, — решился Слон. — Утром поднимаемся с рассветом. Ты, Гвоздь, перво-наперво заправляешь бензопилы. Потом все, кроме Макса, идут с бомжами в лес. Один остается на охране, один следит за теми, кто покатит бревна на берег… Много леса потребуется?
— Много, — ответил Махов. — Считайте сами: вас шестеро и нас двенадцать. На один не поместимся. Придется как минимум два вязать.
Слон громко зевнул и поднялся.
— Ладно, пойду спать. Раскиньте меж собой, кому на стреме стоять. Чтоб за этими… глаз да глаз.
Утром берег ожил. Ревели в тайге, захлебываясь визгом, пилы. Со стоном валились вековые кедры, и бревна, уже очищенные от веток и сучьев, с помощью рычагов бомжи скатывали на берег.
Махов возился по колено в воде, насколько хватало сил, стягивал бревна капроновыми путами, а, затянув, проверял на прочность. Стяжки держали намертво.
К полудню, когда поднявшееся в зенит солнце обогрело лучами землю, уткнувшись в глинистый берег, покачивался на волнах первый, внушительных размеров, плот.
Махов заканчивал со вторым. Работа близилась к концу, лес больше не требовался, и топоры стучали уже на берегу, очищая от коры и сучков длинные шесты.
Спустя еще один час последний плот был готов. Слон лично проверил его, прошелся вдоль и поперек, недоверчиво приглядываясь к бревнам — не гуляют ли под ногами? Попрыгал даже и, принимая работу, разрешил:
— Заносите вещи.
Скоро берег опустел, лишь обгоревшие головешки в кострище да белеющая рубленая щепа свидетельствовали о недавнем пребывании здесь человека.
По реке, ведомые неумелыми сплавщиками, медленно плыли плоты, неуклюже кружась на стремнине, по одному исчезая за поворотом…
Шли третьи сутки…
Утренний туман плотной молочной пеленой завис над рекой, и почти ничего не было видно. Налегая на шест, Вадим правил плот ближе к правому берегу. Именно там где-то, по клятвенным заверениям проводника, должна находиться искомая заимка. Отойди к середине, и берег совершенно пропадал из видимости, немного ближе — он выплывал из тумана неожиданно, и плот тыкался краем в него или же цеплялся за полузатопленные прибрежные кусты да коряги. Далее следовал несильный толчок, и полусонный охранник, по имени Юра, ругался:
— Осторожнее, мать вашу! Разнесете плот к чертовой матери!
С противоположного края усердствовал шестом Кривонос — зеленый еще парнишка, выросший в детдоме, который из своих двадцати лет добрую половину провел по вокзалам, подвалам и чердакам, — отклонял плот от удара.
— Незачем было в такую рань отчаливать, — цедил сквозь зубы Вадим. — Не могли дождаться, пока туман рассеется.
— Не твое собачье дело, — лениво потянулся Юра.
А чего ему не тянуться? Знай кутайся в теплую, не эрзац-униформу с лейблом «Интера», куртку и покуривай в удовольствие. Птичка божия не знает ни заботы, ни труда.
«Да пошел ты, — в сердцах матюкнулся Вадим. — Отморозок чертов».
Ему противен был этот бандит с круглой сытой физиономией, стриженный под бобрик, с нахальными колючими глазами. Сплющенный в переносице давним ударом нос, золотая коронка, заменившая выбитый в драке зуб. Наколотые расплывшиеся «перстни» на толстых пальцах, блатная речь и упоминание о «матери» где надо и где не надо — вот образчик рядового бойца криминального фронта.