Он замолчал, посмотрел на дремавших жен и толкнул Протасова. Заговорщицки щелкнул по кадыку:
— Будешь?
Не дожидаясь ответа, полез в сумку, вытащил металлическую фляжку. Отвинтив крышку, сделал глоток и сморщился.
— Крепка, зараза…
— Что это? — Протасов подозрительно понюхал горлышко. Из фляжки пахнуло хвойным настоем.
— Текила. Водка мексиканская. Из кактусов гонят.
Мексиканское питие ожгло полость рта. В желудке заиграло тепло.
Олег убрал фляжку и выглянул в иллюминатор. Внизу ковром стелилась тайга.
— И чем не Бразилия? — пожал он плечами. — Не беря в расчет климат. Там на что нищета живет, и то тратят миллионы для изучения сельвы. Кто у нас всерьез занимается этими лесами?.. Те же джунгли, только сибирские. У тех затерянные народы, индейцы, пигмеи, пираньи, анаконды. А здесь что, все изучено и на картах не осталось белых пятен? Есть, уверяю тебя. И там, где я отгрохал базу, одно из таких…
Голос его доносился до Протасова как бы издалека, перекрывая свист лопастей, пробиваясь сквозь пробки, намертво заложившие уши. Протасов устал. Авиаперелеты он всегда переносил болезненно, не любил их и, по возможности, предпочитал передвигаться поездом. А тут еще после двухчасового комфортного перелета следовала болтанка в вертолете, который то и дело проваливался в невидимые ямы, покачивался из стороны в сторону под воздействием воздушных потоков.
Болтанка его укачивала, и глаза смыкались сами собой.
Снилось Протасову море — тихое и спокойное. Полнейший штиль. Причал, к которому привязана весельная лодка. Он ступает с причала в нее, и лодка слегка покачивается.
Подав руку, помогает спуститься Ольге, провожает ее до скамьи. Она в легком платье. Волосы подвязаны лентой, и конец ее падает на деревянный борт. Она склоняется к воде, задумчиво улыбается и ведет по ней рукой.
Протасов налегает на весла. Послушная лодка поддается его усилиям, быстро удаляется от берега.
Берег вдруг пропадает из виду. Небо темнеет, налетает ураган, поднимает волну, захлестывает их солеными брызгами. Лодку швыряет яичной скорлупой, и она не слушается весел.
Протасов пытается развернуть ее носом к берегу, но подставляет борт волне. И так волна подхватывает их на пенящийся гребень, швыряет вниз и обрушивается сверху…
Он тут же проснулся и не сразу понял, отчего в салоне сделалось темно, как в сумерках, и почему вертолет трясло.
За бортом ухнул громовой раскат. Белый, ярчайший всполох ослепил людей, и в голос, испуганно закричали женщины. Машину тряхнуло и повело в сторону.
Протасов больно ударился затылком. Потирая ушиб, приблизился к иллюминатору — все смешалось! Ни неба, ни земли — сплошная непроглядная рвань грозовых облаков, в которых высвечивались огненные протуберанцы.
— Мама… — прошептала Ольга и ухватилась за его рукав.
Он сел рядом, провел рукой по ее волосам, посмотрел на Чехлова. Олег заметно нервничал, и в глазах металась тревога. Лишь Иван, сохраняя завидное спокойствие, стоял у стекла, куда-то глядя.
— Подумаешь, — произнес он. — Попали в грозовой фронт. Потрясет немного…
Договорить он не успел. Вертолет камнем ухнул вниз, заваливаясь набок. Иван не устоял на ногах и покатился по полу.
Закричали все: и мужчины, и женщины…
Прилагая все свое мастерство, пилот выровнял машину и окаменел, удерживая штурвал обеими руками. Пот заливал его глаза. По лобовому стеклу струями стекала дождевая вода.
Грязно-серая кисея озарялась вспышками. От близких раскатов он вздрагивал и непроизвольно втягивал голову в плечи. Вертолет продолжало швырять, как древесную щепку в бурном потоке.
С трудом сохраняя равновесие, Чехлов добрался до кабины, поймал рукой болтающийся кожаный поручень.
— Что случилось, шеф?
Пилот оглянулся, скривился, не расслышав, и прокричал:
— Садиться нужно. И как можно быстрее.
— Делай же что-нибудь! Делай, дорогой… Тройную цену плачу.
— Да пошел ты со своими деньгами!
Машину опять тряхнуло, и Чехлов повис на поручне.
— Буду снижаться! — заявил летчик.
Вертолет, опустив нос, резко пошел вниз. Рвань облаков под прозрачной плексигласовой мордой стала расползаться, и в прорехах смутно завиднелись макушки деревьев. Совсем близко, в нескольких метрах…
Напрасно он всматривался в нескончаемый лесной ковер, простирающийся в поле его зрения. Ни проплешины, ни поляны, ни клочка земли, где можно было бы посадить машину.