Глава 18
Иван проснулся по привычке рано. Одежда его, впитав влагу тумана, неприятно холодила тело, и в горле першило. Первой его мыслью было то, что караульные скорее всего заснули и проворонили огонь.
Но, обернувшись, к своему удивлению, он обнаружил костер таким же бодрым, как и вчера вечером, а Протасов не спал, а сидел около костра и задумчиво наблюдал за языками пламени.
Встав, он с хрустом расправил плечи, прогоняя остатки сна. И подсел к Протасову.
— Отдай нож, — коротко попросил он и провел по лезвию пальцем, проверяя на остроту.
Хороша сталь, медицинская. Недаром в городе отдал за нее четыре соболиные шкурки, а потом еще кузнецу норковые чулки на шапку его жене. Зато нож получился отменный, с широким лезвием, с немного изогнутым острием, с двумя канавками. С обратной стороны попросил кузнеца сделать насечки, наподобие ножовочных зубьев. И точил его лишь однажды, когда забирал, и сталь с тех пор не тупилась. Рубани по железу — на лезвии не останется и зазубрины…
Они попали в историю, думал он, обтирая лезвие о штанину. Влипли серьезно, и вся ответственность ложиться только на него. Городские в тайге что малые дети, постоянный пригляд нужен. В городе они из себя что-то и представляли, но здесь… Ничего, пустое место. И то, что без него им не выбраться, также верно, как дважды два…
На глазах изумленного Протасова он разорвал до конца майку, только полосы на этот раз сделал тоньше, вроде тесемок. Затем ушел в заросли ивы, долго выбирал подходящую ветку — прямую и достаточно крепкую, пилил ее ножовочными зазубринами.
Выломав, прикинул в руке. Ничего, пойдет для древка. Нож приспособил к тонкому концу, прикрепил матерчатыми путами, намертво завязал. Попытался пошевелить нож, но он держался прочно.
Теперь, когда оружие было готово, он собирался выполнить свое вчерашнее обещание и накормить спутников. А с сытым желудком и идти проще…
Не зря он говорил с уверенностью, что добудет пропитание. Река рядом. Тайга, и браконьеров в этих глухих местах отродясь не бывало. Отсюда вывод — рыба водиться должна.
Он зашел по колено в воду и замер, дожидаясь, пока уляжется поднятая со дна муть.
Солнце сверкнуло живыми лучами, пробилось сквозь космы кедровника. Вода осветилась, и он прищурился — около ноги проплыла черная тень.
Примерившись, он осторожно поднял острогу и саданул ей в спину.
Вода замутилась…
Он рывком вырвал из воды острие и гикнул. Пронзенный насквозь, на ноже бился крупный карась, отливая серебряной чешуей. Размахнувшись, швырнул его далеко на берег, и карась забился в траве, обреченно мотая хвостом.
— Собирай рыбу! — не стесняясь разбудить спящих, крикнул Протасову.
И снова пригляделся к воде, и улыбка оживила его лицо. У ног с любопытством вертелась еще одна тень.
На этот раз он поспешил, и рыба сорвалась, уплыла боком. Но он не расстроился. Все утро еще впереди…
Он скоро сбился со счета пойманным карасям и, озябнув, пошел к костру. Бросив острогу перед помятой со сна Ириной, сказал:
— Чисти. Будем печь.
Она хотела возмутиться подобному обращению, и острое слово уже вертелось на языке, но… передумала и нерешительно взялась за мокрое древко, не зная, с какой стороны подойти к раздувающим жабры карасям. Одно дело — орудовать ножом, что она умела, хотя и с горем пополам. Другое — попробуй управиться с такой приладой.
Она сжала скользкую холодную спину карася, насадила брюхом на кончик ножа и, просадив дыру, стала выгребать требуху.
Живая еще рыба выскользнула из рук и запрыгала по углям.
— Не умею я, — капризно скривила она губы, поглядывая на реакцию мужа.
Чехлов старательно делал вид, что ничего сногсшибательного не происходит.
Ольга, сидевшая возле Протасова, стала подниматься, но он силой усадил ее назад.
— Куда ты?.. Не с твоей рукой…
— Но готовить же надо?
— Сиди! — ответил он нарочито грубо и взялся за нож сам.
Довольно ловко он распотрошил рыбу, спустился к воде и обмыл, наблюдая, как течение уносит от берега прозрачные чешуйки.
Иван нарвал листьев лопуха, обернул каждого карася и обвалял в мокрой глине. Сучковатой палкой разгреб рядом с костром неглубокие лунки, завалил свертки горячим пеплом, накрыл пышущими жаром углями.
— Можете засекать время, — сказал он, подбрасывая ветки в костер. — Минут через двадцать можно будет есть.