Двадцать минут. Какими долгими кажутся они, когда желудок изводится до тошноты, муторно бурлит, требуя пищи…
Сдвинув угли, Иван выкопал первый сверток. Глина почернела, запеклась. Окаменела, отзываясь при легком ударе стуком. Сломав корку, Иван оторвал горячий и влажный край лопуха. С обнажившегося рыбьего бока пошел вкуснейший парок.
Он протянул рыбу Ольге.
— Приятного аппетита.
Протасов надломил глиняный панцирь, отщипнул белое мясо. Ольга съела совсем крохотный кусочек и, заметив на себе выжидательные взгляды, виновато улыбнулась:
— Вкусно… Одно плохо — без соли.
Голод, как известно, не тетка и, когда основательно прижмет, заставляет отодвинуть такие пустяки на дальний план. Набросившись на печеную рыбу, они принялись с жадностью ее поглощать: кашляя, сплевывая и давясь мелкими косточками.
Покончив с завтраком, Иван отбросил обглоданный рыбий скелет в затухающий огонь, достал компас, выставил стрелку.
— Нам туда, — уверенно показал на лес. — Пора собираться.
Обошлись без сборов.
Затоптав ботинками угли, Иван взобрался на обрыв, подал руку женщинам. Пока те поднимались, Чехлов оставался на берегу в одиночестве, прощаясь с рекой, сгубившей вертолет, и точно тянул время и ждал — загудят в воздухе вертолетные лопасти, опустятся на веревках спасатели, и не нужно будет никуда идти…
— Олег! — зычно прокричал с обрыва Протасов. — Пошли!.. Слышишь?
Чехлов уходил вяло, с явной неохотой. Игнорируя протянутые руки, влез на поросший травой карниз, отряхнул от земли колени.
Иван оглядел свой отряд, поскреб ногтями щетину, пробивающуюся на щеках:
— Шибко не отставайте. Держитесь рядом. Мало ли что…
Глава 19
Протасов, поддерживая Ольгу под руку, чувствовал, что с ней творится неладное. Он касался ее ладони, и тонкая кожа, сквозь которую просвечивали синие жилки, на ощупь казалась горячей. Он заметил — лицо ее потеряло за ночь здоровый цвет, приобретая землистый оттенок, и слегка осунулось. В глазах стоял болезненный блеск.
У нее подскочила температура, и это при полном отсутствии медикаментов. Но что послужило причиной — осложнения после вчерашней травмы или после ночи, проведенной на голой земле под осенним небом, привязалась простуда?
Они заметно сбавили шаг, и в затылок уже дышала, не раз наступая на пятки, Ирина. Сначала он сдерживался, чтобы не нагрубить, но всему бывает предел, и на очередное: «Вы вперед или назад! Путаетесь под ногами», не стесняясь Чехлова, зло ответил:
— Слушай, ты?! Имей совесть! Надо — спокойно обойди.
Ирина передернула плечиками и обогнала.
Он шел медленно, приноравливаясь к шагу жены, прислушиваясь к нездоровому дыханию, и думал о том, что, возможно, если так пойдет дальше, ее придется нести.
Ничего страшного, он не развалится. Свое нести, не чужое. Зато будет лишний плюс, когда это приключение останется позади и станет нелепым ночным кошмаром, и она поймет, что не такой он подлец, как вбила себе в голову.
— Пить хочется… — произнесла она и облизнула губы.
Воды не было совсем. И набрать ее там, в реке, от которой отделяют четыре часа хода, он не додумался. Да и не во что было, не считая фляжки Чехлова, но просить у него Протасов не хотел. Что-то в Олеге надломилось, он держался позади, обособленно, пребывая в непонятных раздумьях.
— Знаешь, в голове туман стоит, — шепотом пожаловалась Ольга. — Горячий… Кружится все…
Протасов был бессилен что-либо сделать и молчал. Надо было успокоить ее, сказать что-нибудь ободряющее, но ничего почему-то не приходило в голову. Безнадега…
А температура лезла и лезла вверх. Он лучше всякого градусника определил, как она перевалила за отметку «тридцать восемь». Дыхание ее сделалось совсем прерывистым, с присвистом.
Так долго продолжаться не могло, и Протасов понимал — стоит хоть на минуту остановиться на отдых, дальше она идти не сможет.
Увидев в теряющем листву кустарнике кроваво-красные россыпи ягод, он отпустил ее локоть, сорвал мимоходом несколько:
— Подожди… Я мигом.
И бегом догнал Ивана.
— Съедобные? — спросил его.
Иван повертел ягоду в пальцах, сунул в рот и осторожно надкусил:
— Ешьте.
— А не волчья?
— Не бойся, не отравитесь.
— Привал скоро?
— Устали?
— Моя совсем сдает. Боюсь, как бы не слегла.
Плоды оказались кисло-сладкими на вкус, но жажду утолили. Протасов нарвал горсть и отдал жене. Жевала она с видимой неохотой. Десяток ягод погоды не сделают, понимал он. И сам, гриппуя, когда в глотке спекалось от жара, стаканами заливал пылающий внутри пожар. О том, чем могла закончиться даже обычная простуда — в холодном лесу, без теплой одежды, постели и аспирина, боялся себе представить…