Заполучив жену, он открыл себе доступ к остальному. Но деньги не всесильны. Он не смог получить одного — того, что влекло полунищего Протасова к его взбалмошной жене, которую после всех ее выкрутасов стоило бы бросить. Он бы, Чехлов, так и сделал.
Нет, не бросает, расстилается перед ней ковровой дорожкой, хоть ноги вытирай. Почему? Нет гордости и мужского самолюбия? Или здесь кроется нечто иное, чего он не понимал?
К вечеру небо капризно нахмурилось, исчезло солнце, потерявшись в провисших набрякших тучах. В воздухе запахло сыростью.
Иван все чаще тревожно поглядывал вверх, нутром чуял — скоро жди дождя.
Поляна, куда они вышли, разрешила его сомнения.
— Остановимся здесь, — сказал он, швырнув на землю кукан с рыбой.
Над головой предупреждающе прогрохотало, в небе засветилась голубая дуга.
— Мамочка! — вскрикнула Ирина, вздрогнув от раската. — Опять гроза. Мы же в лесу… В деревья обычно бьет молния.
Не хватало дождя, чтобы Ольга вконец свалилась.
— Пойдем, мужики, — позвал Иван, направляясь к молоденькому ельнику — пушистым деревцам, шумевшим под натиском ветра.
Сильным ударом ножа подкосил ближнее, срезал со ствола пахучие ветки, верхушку отрубил, оставив торчавшие рогатью сучки, бросил и подступил к другому.
— Ломайте ветки, — сказал Протасову. — Только не подряд. Выбирайте те, что побольше.
Протасов ушел в ельник и взялся за работу. Ломать лапник было не с руки, ладони его почернели, стали липкими от смолы, к пальцам приставала мелкая хвоя.
В глубине ельника стоял треск, где-то там орудовал Чехлов.
Сграбастав колючий лапник, Протасов вернулся на поляну.
Иван даром времени не терял. Посреди поляны стоял остов будущего шалаша — вкопанные рогатины с длинной жердью, лежащей на них. Осталось накрыть сооружение еловыми лапами, и укрытие, каким бы ненадежным ни казалось, будет готово.
Укладывая с боков ветки, он понял, почему Иван настаивал именно на больших. Куцые попросту не держались и проваливались внутрь шалаша.
Теряя на ходу лапник, подошел Чехлов, сбросил ношу к ногам Протасова, сокрушенно вздохнул:
— Спасу нет, курить охота. Хоть сухие листья в трубочку сворачивай.
— Не говори, — сказал, поддерживая разговор, Протасов. — Но терпеть можно. Даже на пользу…
Чехлов непонятно чему улыбнулся:
— Смотри, каков терпельщик!
Протасова такое отношение задело за живое, и желание ответить грубостью на грубость так и подмывало его. Но, оставаясь выше, пропустил колкость мимо ушей и ушел за следующей охапкой лапника, разбираясь в головоломке: что происходит с Олегом? Неужели их дружба была столь непрочной, что не выдержала испытаний? А может, и не было этой дружбы, а так… одна видимость!?
Они успели накрыть шалаш за минуту до ливня, хлынувшего как из ведра. Толкаясь, они забились в тесноту и молчали, слушая, как стучат капли по хвойной крыше.
— Ой, капает! — взвизгнула Ирина и отодвинулась от прорехи, куда затекала дождевая вода.
Чехлов потеснился, уступая ей более сухое место.
А дождь усиливался, сыпал сплошной стеной. Шумела омытая листва, и в траве пузырились лужи. Стемнело, и грозовые ослепляюще-жгучие отсветы вырывали из мглы поляну и неуклюжий шалаш, укрывший путников…
Глава 20
Дождь лил всю ночь и стих к утру. С первыми лучами солнца, под щебетанье птиц, насыщенный влагой и хвойным дурманом воздух засветился, заиграл радужными переливами. То сверкали, преломляя солнечный свет, капли ночного дождя. Осторожно, чтобы ненароком не разбудить спящих, Иван покинул шалаш и полной грудью вдохнул целебный лесной настой.
Перед его лицом покачивалась облезлая ветка, и на тонком изгибе пожелтевшего листа переливалась искрами прозрачная капля. Он тронул пальцем лист, капля сорвалась, и он вскрикнул, окаченный прохладным ливнем, осыпавшимся с мокрых веток.
Но неожиданный душ привел его в хорошее настроение, и, глядя вокруг, он подумал: да разве можно встретить где-нибудь еще такую красоту?
В городе? Пусть там высаживают парки, которые вроде бы должны воссоздавать для горожан частицу дикой природы. Но это обман, жалкая подделка в сравнении с великолепием оригинала. Иногда он гулял по парковым аллеям. Вроде и деревья те же, да не те. И воздух совершенно иной, и нет в нем целебности, и настроение…
Вернувшись к шалашу, он разгреб кучу нарванной травы, которой вчера, уже под дождем, укрывал рыбу. Пальцы коснулись холодной чешуи.