– Отставить! – прикрикнул Кукольников на Христоню. В этот момент вестовой достал из печки очередной шомпол, раскаленный докрасна, и, нехорошо ухмыляясь, направился к графу.
– Приведи туземца в чувство, – приказал ему Кукольников, кивнув в сторону якута.
– Значит, не скажешь, где золотая жила? – потеребил он за плечо каюра.
– Тогда пеняй на себя.
– Не знает он… – вновь захрипел Владимир, ловя взгляд Макара.
Тот давно все понял: Ладимир, товарищ, друг, не хочет раскрыть тайну, а значит, и он не вправе это сделать. И Макар прикрыл глаза, со свойственным якутам стоицизмом приготовившись к самому худшему, что бы ни выпало ему вынести в этот день. Но Кукольников не зря слыл одной из лучших ищеек Жандармского корпуса. Казалось, что он угадывает мысли графа. Иронично покривившись, ротмистр показал Христоне на Макара Медова. Казак сноровисто сдернул с него кухлянку, оголив якута до пояса.
– Придется и тебя слегка пожарить, друг ситцевый, – сказал ротмистр. – Не хотелось бы, однако ты не оставляешь нам выбора. Дождавшись, пока Христоня связал якуту сзади руки, Кукольников неторопливо вытащил из печки раскаленный шомпол и сунул его каюру подмышку.
Тот дернулся, вскрикнул, а затем тихо застонал.
– Оставьте его в покое! Не знает он, не знает! Изверги! – заворочался Владимир, скрипя зубами от боли в обожженной спине.
– Знает, дорогой граф, все он знает… Кукольников наотмашь хлестнул якута шомполом по обнаженной спине.
– Остановитесь! Довольно! Я покажу вам… это место…
– Вот так бы и давно… Кукольников самодовольно ухмыльнулся и бросил шомпол к печке.
– Развяжи графа, – приказал он Христоне.
– Только якутов вы отпустите, – сказал Владимир. Морщась от боли в спине, он растирал затекшие руки.
– Э-э, нет граф. Так не выйдет. До тех пор, пока вы нам не покажете…
– Ротмистр, – перебил Кукольникова граф, – я все сказал. Иначе мы с вами не сговоримся. Можете мне поверить.
– Какие гарантии вы дадите нам, что все будет без обмана?
– Мое честное слово.
– Что ж вполне подходит… – поколебавшись некоторое время, согласился Кукольников.
– Отпустите якутов сейчас же, сию минуту, – твердо отчеканил граф. – И без сопровождающих.
– Но ружья они не получат, – твердо отчеканил ротмистр.
– Согласен, – после небольшого раздумья сказал Владимир. – Но тогда обеспечьте их провиантом на пару недель.
– Это можно. Собирайся… Кукольников брезгливо кинул Макару его засаленную кухлянку.
– Ладимир! Моя не ходи! Моя оставайся!
– Нет, Макар, так надо. Уходите. Жив буду – свидимся. Уходите!
– Возьми это. Моя не надо… – совал якут Владимиру мешочек с остатками целебных мазей и трав. – Твоя спина лечить будет…
Якуты ушли. Но вылазку к золотой жиле пришлось отложить до тех пор, пока хотя бы немного подживет обожженная спина Владимира. На этом настаивал граф. Пришлось Кукольникову с Деревяновым согласиться почти на все его условия. В том, что он их не обманет, Кукольников был твердо убежден, – не такой это человек. Но факт времени, неумолимый своей неотвратимостью, настойчиво поторапливал новоявленных золотоискателей. Из личного опыта ротмистр знал, что якуты рано или поздно возвратятся (если, конечно, дойдут в обжитые места), и не одни, а со своими соплеменниками. Обычно туземцы были безропотны и податливы. Но если кто-то затронет их гордость или честь, тогда этому человеку не позавидуешь. Опытные охотники и следопыты, великолепные стрелки, они могут месяцами выслеживать в тайге врага. И редко кому удавалось уйти от них безнаказанным. Поэтому, решил Кукольников, пока туземцы вернутся, они, нагруженные добытым золотом, должны быть вдалеке от этих мест.
Воронцова-Вельяминова стерегли денно и нощно. Христоня стал его тенью, всегда с карабином в руках. Кукольников рисковать не хотел: слово словом, а меры предосторожности не помешают.
Но граф о побеге и не помышлял; отупляющее безразличие ко всему происходящему погрузило его в меланхолию. Он днями сидел под избушкой, благо дни были теплыми и солнечными, уносясь мыслями в прошлое, которое казалось ему сном. Израненная спина зажила быстро благодаря мазям Макара. И примерно через неделю после ухода якутов он повел всю троицу к золотоносной дайке.
Увиденное ошеломило Кукольникова, а в особенности более простодушного Деревянова. Самородки буквально валялись под ногами, а первые промывки показали, что и на самом деле золотоносное месторождение чрезвычайно богатое. Опьяненные неожиданно привалившим богатством, новоявленные старатели ковырялись в ручье с раннего утра до ночи. Граф не захотел участвовать в добыче и сидел в избушке под присмотром все того же Христони. Решение его судьбы отложили на неопределенный срок по настоянию Кукольникова. У ротмистра были свои виды на графа. Деревянова так и подмывало пустить пулю в лоб строптивому гордецу. Но Кукольников в этом вопросе был непреклонен – граф должен жить, он им еще нужен. И поручик, скрепив сердце, согласился до поры до времени подождать с выяснением отношений, хотя и не понимал, куда гнет хитроумный ротмистр. От этой неопределенности Деревянов временами зверел и бил, чем ни попадя, несчастного Христоню за малейшую провинность – настоящую или мнимую, без разницы. Бедный казак не знал куда от него спрятаться.
А все было очень просто – Кукольников про себя уже давно решил судьбу Христони и Деревянова. По замыслу ротмистра, им суждено было вечно охранять золотую жилу, – чересчур уж ненадежными были его «друзья».
Графу же ротмистр мог верить, заручившись его словом. К тому же, только он способен был вывести Кукольникова из тайги, потому что обратную дорогу ротмистр и Деревянов, не говоря уже о Христоне, успели основательно подзабыть – когда их вел Колыннах, никто особо не присматривался к таежным приметам. Ко всему прочему, одно дело идти по тайге зимой, другое – летом, когда она изменяется до полной неузнаваемости.
Христоня сидел у избушки на древесном стволе и что-то строгал ножом, время от времени бросая свирепые взгляды в сторону Владимира. Казак почему-то считал его виновником всех своих бед. Тут в самый раз покопаться бы в ручье, так нет же, сиди и сторожи этого недожаренного графа, с ненавистью думал вестовой.
«Убежал бы ты, что ли, сволочь дворянская…» – размечтался Христоня, с тоской поглаживая затвор карабина, прислоненного к стене. Зажмурившись от удовольствия, он представил на миг, как ловит на мушку своего врага, как плавно нажимает на спусковой крючок, и как граф дергается в конвульсиях, испуская дух. А еще лучше шашкой, да со всего размаху, да чтобы до пояса…
Додумать казак не успел. Аркан змеей взвился в воздухе и упруго захлестнул туловище Христони.
Казалось, что свитая из тонких кожаных ремешков веревка упала прямо с неба. Вестовой дернулся, охнул с испугу, и в следующий миг валялся на земле, опутанный ремешками с ног до головы.
– Ладимир! Моя приходи, однако…
Широко улыбаясь, Макар Медов забил кляп в рот казаку и поднялся на ноги.
– Макарка?! Владимир мигом подскочил к якуту и обнял его.
– Ты как здесь очутился? Он никак не мог прийти в себя от изумления.
– Пришел, – не вдаваясь в подробности, коротко ответил каюр. – Твоя выручай хотел, однако.
– Ну, спасибо, дружище! Не знаю, как и благодарить тебя.
– Уходи надо, Ладимир. Колыннах ждет…
Собрались быстро. Владимир взвалил на плечи добытое золото и часть продуктов. Остальное забрал Макар. Связанный Христоня лежал, цепенея от страха за свою жизнь. Но Макар лишь проверил надежность ремней и пошел вслед за Владимиром. У края поляны он вдруг остановился, повернул обратно и, плюнув в физиономию помертвевшего от страха Христони, заспешил вверх по распадку.
Мешок с золотом был чересчур тяжелым, чтобы можно было уйти от погони (что она будет, в этом Владимир не сомневался), и граф спрятал его на перевале, хорошо приметив место, где был оборудован тайник. В последний раз окинув взглядом мрачные скалы и узкую, кипящую расплавленным серебром ленту ручья, Владимир Воронцов-Вельяминов быстро зашагал по гребню перевала среди чахлого редколесья к пестрой каменной осыпи – безопасному спуску в речную долину.