– Танки… – сказал Никашкин.
Его голос, немного осипший, а из-за этого необычно тихий, слегка дрогнул.
– Дождались, маму их немецкую… – добавил он с матерком.
– Дождались… – повторил Алексей.
Стряхнув внезапно вспотевшей ладонью застрявшие в волосах стебельки травы и земляную крошку, он надел каску.
– Ничего, выдюжим, – с наигранной бодростью сказал Никашкин. Он попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривой и вымученной.
– Который раз встречаюсь с этими железяками, а вот привыкнуть никак не могу, – все таким же сиплым голосом вдруг пожаловался он Малахову. – И вроде не боязно, а внутри холодок… Надо к ребятам, командир. Им-то каково – впервые…
– За мной! – скомандовал Алексей. И, не оглядываясь на ефрейтора, в полный рост побежал по траншее.
Танки, выползая из лощины по одному, вскоре миновали немецкие окопы и, разворачиваясь веером, двинулись к боевым порядкам роты. Вслед за ними высыпали и фашистские солдаты, которые до поры, до времени старались укрыться за бронированными туловищами «тигров».
– Приготовить гранаты! – скомандовал Малахов. Пехотинцы, до этого, как завороженные, в полной неподвижности, наблюдавшие за танками, засуетились, потянулись к подсумкам, к выдолбленным в стенах окопов нишам и принялись доставать оттуда гранаты и бутылки с зажигательной смесью.
– Спокойней, ребятки, спокойней! – прокричал Никашкин. Его голос снова обрел звонкость.
– Ты что, трактор никогда не видел!? Он подскочил к молоденькому бойцу, который никак не мог вставить дрожащими руками запал в гнездо.
– Ну нацеплял на него фриц пушек и пулеметов – что с того? Больше шума, чем толку. Подожди, пока подползет поближе, да «зажигалку» ему в зубы – запылает, как миленький. Главное – не торопись. Затаился – и жди. Дошло? То-то…
– Никашкин! – позвал его Малахов.
– Здесь я! – ефрейтор подскочил к лейтенанту.
– Возьми двух бойцов и пулеметчика. Нужно отрезать пехоту от танков. Пройдешь незаметно со стороны реки под прикрытием берега вон к тому пригорку. Понял?
– Так точно! Сделаю в лучшем виде.
– Поторапливайтесь – время поджимает.
– Есть! – Никашкин убежал.
Томительно тянулись последние минуты. А танки подкрадывались неторопливо, как бы с ленцой, раскачиваясь на ухабах и воронках, катили вперед с уверенностью сытых хищников, которые перед тем, как вонзить клыки в тело очередной жертвы, смакуют ожидание неизбежной агонии предназначенной к закланию жертвы. Уж, наверное, высмотрели немецкие корректировщики с высоты, что противотанковых пушек на позициях роты нет и в помине, подумал Малахов. «Рама» зудела над головой с утра до ночи.
«Эх, людей маловато! – окинув взглядом позиции роты, вздохнул лейтенант. – Но ничего, лишь бы не дрогнули, не ударились в панику. Тогда конец…»
Удивительное дело: страх, помимо воли зашевелившийся где-то в глубине души при виде танков скользким, холодным червем, страх, который он изо всех сил старался скрыть от своих бойцов, а особенно от Никашкина, куда-то исчез.
И не только от того, что ему доводилось встречаться с танками в боях еще в финскую войну – правда, там они были и оснащены похуже, да и броня потоньше, чем у немецких, – а больше потому, что им овладел злой азарт, заглушивший все остальные чувства. Боязни за свою жизнь он сейчас совершенно не ощущал. Глядя на неуклюжие стальные махины, Алексей исступленно шептал побелевшими губами: «Ну быстрее же, быстрее…» – и судорожно сжимал рукоятку противотанковой гранаты.
Впереди вздыбились черные, рвущиеся к нему султаны вывороченной земли – это ударили танковые орудия; выбравшись на простор, бронированные чудовища прибавили ходу.
Снова сверкнули оранжевыми огоньками стволы орудий, и снаряды, взвыв, со свистом и грохотом врезались в землю где-то позади позиций.
– В «вилку» берут! – испуганно вскричал кто-то из бойцов. Чей-то голос принялся ему вторить, но тут же растворился, захлебнулся в громыхающей лавине стали и огня, обрушившейся на окопы.
Следующий залп был намного точнее. Земля вдруг стала жесткой, чужой; она рвалась из-под ног, пучилась, пытаясь вытолкнуть наружу, под огненный шквал, слабые, беззащитные человеческие тела.
– Бра…а…цы! А-а-а! – крик заглушил рокочущее эхо. Ужас, смертельный страх вырвался из этих булькающих, ломких звуков, вонзился занозой в дрогнувшие сердца.
Холодея, Алексей увидел, как из окопов соседнего второго взвода выметнулась нелепая и, возможно, в другое время смешная фигурка солдата и, не в такт размахивая руками, побежала в сторону деревеньки. За ней появилась вторая фигура, третья…
– Стоя-а-ать!! – закричал, что было мочи, Алексей, бросаясь к своим бойцам. – Не высовываться! Перестреляют к чертовой матери всех! Приготовить зажигательные!
Малахов яростно бранился, в запале выкрикивал совсем уж непечатное. Он сознавал, что таких команд не найдешь ни в одном уставе – из его уст срывалась сплошная нелепица, – но молчать было нельзя. Только так он мог предотвратить беду – паническое бегство солдат с позиций под огонь пушек и пулеметов врага.
Краем глаза он заметил, как наперерез бегущим выскочил взводный, розовощекий и курносый лейтенант Гусаков, совсем еще юный, только из училища, и такой же неопытный, как и его подчиненные. Он тоже что-то кричал, размахивая пистолетом; что именно – Алексей, конечно же, не мог услышать.
Но вот Гусаков пальнул вверх раз, второй, третий… На него не обращали внимания. Тогда с отчаянной решимостью он вытянул руку с пистолетом и выстрелил в спину первому паникеру; страх сковал движения бойца и он не успел отбежать достаточно далеко. Паникер упал. Бежавшие за ним солдаты в растерянности остановились.
Гусаков догнал их, схватил одного за рукав гимнастерки и потащил за собой к окопам; за ним потянулись и остальные, все убыстряя бег.
«Успели… – с облегчением вздохнул Малахов, бессильно привалившись к брустверу. – Фу-у… Успели!» Залпы взорвали землю в глубине обороны на пустыре. К счастью, немецкие наводчики поторопились, взяв прицел чересчур высоко, – бойцы Гусакова в это время уже были в укрытиях.
Зачастили автоматы немецких пехотинцев. Пользуясь паникой и неразберихой в боевых порядках красноармейцев, они осмелели, оставили свои бронированные самодвижущиеся щиты и рассыпались цепью.
«Где же Никашкин? Почему он молчит? Что случилось?» – встревожено думал Малахов, поглядывая на часы. По времени ефрейтор уже должен был выйти на указанный ему рубеж…
– Оружие к бою! Голос Малахова от большого напряжения стал каркающим.
– Стрелять по моей команде! Приготовились!..
И в это время заговорил пулемет Никашкина.
Со свойственной ему выдержкой и хладнокровием таежного следопыта, ефрейтор дождался, пока немцы минуют его позицию, и ударил с тыла.
– Пли! – со злой радостью скомандовал Алексей.
Гулко откликнулись трехлинейки, дробно раскатились пулеметы. Мышиного цвета фигурки гитлеровской солдатни засуетились, забегали, стараясь найти укрытие от перекрестного, жалящего насмерть огня.
Но вот снова, будто опомнившись от временного замешательства, загремели орудия танков, снова начали противно зудеть над окопами пули танковых пулеметов – бронированные махины уже на предельно возможной скорости мчали к окопам.
– Гранаты!.. То-овсь! – прокатилась команда по оборонительным порядкам красноармейцев.
Первым вступил в бой взвод Гусакова: навстречу танкам полетели связки противотанковых гранат. Вот один танк завертелся на месте с разорванной взрывом гусеницей, затем второй; вскоре оба запылали, подожженные бутылками с горючей смесью.
«Есть!» – с удовлетворением отметил про себя Малахов. И тут же перевел взгляд на танки, идущие на позиции его взвода. Их было четыре. Один вырвался далеко вперед; остальные, неуязвимые и самоуверенные, с виду похожие на ископаемых хищных ящеров, немного сбавили ход, маневрируя среди воронок.