Опять-таки, нужно опрашивать местное население. Поселков по реке немного, но мимо них проскочить незаметно трудно, чтобы не сказать – невозможно. На реке всегда кто-нибудь есть – или рыбачат, или свиданьичают, или ваньку валяют, бросая камешки в воду. Запишем… Вариант четвертый: топал своими ногами. Он наиболее вероятный, если была причина пробраться в этот район не замеченным. Идти по тайге очень трудно, особенно человеку городскому. Но будем считать, что покойник – старый колымчанин, охотник, таежный следопыт. Проверить, не исчез ли кто-нибудь из стариков за этот период. Вариант пятый… Стоп! Пока хватит. И на первые четыре нужно пахать сутками, без сна и отдыха, что совершенно нереально. У него, кроме этого дела, есть еще два десятка, правда, без скелетов. Конечно, над ними работают и другие оперативники, но он ведь заменяет начальника угрозыска. Так что все разработки должны быть у него на контроле. Следующее – фоторобот. Увы и ах! Судя по всему, росомаха постаралась – кости черепа изломаны, даже раскрошены. Так что ни о каком компьютерном изображении и речи не может быть. Правда, есть маленькая зацепочка – нижняя вставная челюсть. Золото… Довольно скромно. А вдруг? Проверить протезистов. Идея… Срочно на дополнительную экспертизу. Это, чтобы экспертам жизнь медом не казалась.
Так, далее. Это уже кое-что… Осколочное ранение. Левая нога. Прихрамывал? Возможно. Вот тебе факт. Хромому и увечному в тайге вообще делать нечего. Разве что грибы и ягоды вблизи поселка собирать. Думай, дорогой, думай! Запишем…
Что еще? Одежда и обувь. Клочочки-пуговки. Хорошо, что резиновые болотные сапоги росомахе не пришлись по вкусу. Штормовка (между прочим, не самопальная, фирменная, таких в нашем районе не видывал), свитер ручной вязки, брюки…
Ладно, бельишко пока оставим. Перечень вещей, обнаруженных у потерпевшего… М-да, тут призадумаешься. Часы фирмы «Пауль Бурэ», серебряные, с боем. Мечта, кто понимает. Почистить механизм, положить в жилетный карман – и к девкам на свидание. Шик. Портсигар с вмонтированной бензиновой зажигалкой. Немецкий, довоенный. Большая редкость. В неплохом состоянии. Трофейный? Лупа в латунной оправе (а это еще зачем?) с литой рукояткой, на которой изображены всякие зверушки и растительный орнамент. Антиквариат. Сомнительно, чтобы такую вещь имел житель Колымы, проживающий в глубинке. Тут все люди временные (или считают себя таковыми), а потому ценные предметы обычно держат на «материке». А лупа, судя по всему, стоит немало. Старинное кожаное портмоне с массивной серебряной застежкой и каким-то гербом; что изображено – разобрать трудновато. Еще один камешек в огород экспертам… Ставим птичку. Платиновое колечко. И тоже старинное. На внутреннем ободке едва просматривается гравировка. Отдадим науке… Все. Постой-постой, дружище, вот еще клочок целлофана, найденный в кармане штормовки. Не Бог весть что, но и это отправим шефу экспертов КаВэ Мышкину. Вот это уже точно – все. Не густо. Темно. Пустота.
Нельзя сказать, что абсолютный нуль, но близко к этому. По крайней мере, в голове…
А шеф, между прочим, уже справлялся. Ему сроки подавай, а тут не до жиру, быть бы живу. Понятно, что шефу лишний «висяк» ни к чему. Их и так хватает. То бандитская разборка с трупами, то кого-нибудь на «заказ» оформят со всеми вытекающими из этого последствиями, то утечка золота на прииске обнаружится. А тут еще этот скелет… дедушки Мазая нарисовался, чтоб ему было пусто. Ну лежал бы себе в тайге до судного дня – и лады. Там бы разобрались, по какой причине он в таежную глухомань забрел, как зовут, кто нашпиговал его свинцом по самое некуда… И вообще – не хрен за зайцами бегать в таком возрасте!
Ага, звонят… Опять шеф!?
– Савин у телефона… Наташа? Конечно, узнал! Когда приехал? Вчера, поздним вечером. Почему не объявился? Да понимаешь, устал с дороги, а с утра дела… (Ах, как умненько, болван!). Нет-нет! Ну что ты. Вспоминал. Каждый день. Почему только одно письмо? Наташенька, ну о чем писать-то: море, пляж, дожди – скука… Звонил. Сколько раз – не помню, но звонил. Почему не дозвонился? Линия перегружена. Ты-то знаешь, как в наши края… Ей Богу звонил! Вот те крест! Наташа, Наташа, алло! Алло!
Приплыл, огорченно думал упавший духом капитан. Две недели исправительного срока – это как пить дать. Эх, Савин, Савин… Экий ты болван. Что ж тебе так с женщинами не везет?
Ну почему они так категоричны? Мужчина может быть только хороший или только плохой. И точка. А если я средний! Самый что ни есть обычный. С полным набором мужских причуд и недостатков.
И, кстати, письма писать не люблю, не умею… – и вообще, кто дал Наташке право разговаривать со мной таким тоном?! Подождала бы записи в паспорте что ли. Жена, судя по опыту друзей, для того и создана, чтобы учить мужа, как нужно жить. Там не сядь, туда не стань, с тем не дружи, в ту сторону не смотри, зарплату – до копеечки, после работы – домой…
Думай, Савин, думай! А что думать? Вон лежит на столе папочка, любовь ненаглядная (и, судя по всему, весьма продолжительная). Да-а, любовь… И к тому же пока безответная. А к Наташке зайду, решил он не без внутреннего трепета. Сегодня же. Вечером. Упаду на колени. Простит?..
Глава 3
Тайга дышала вечерней прохладой. Солнце лениво скатывалось за дальние сопки, уступая место прозрачным сумеркам. Короткая летняя ночь исподволь выползала из распадков на речной плёс. Небольшой костерок выпускал дымные клубы навстречу легкому ветерку, изредка залетавшему сквозь густой частокол листвяка на речную отмель. У костра сидели двое: старый якут Макар Медов, щуплый, но все еще быстрый в движениях, и широкоплечий бородатый мужчина с обветренным загорелым лицом таежного скитальца. Макар энергично помешивал окоренной веткой наваристую уху в закопченном котелке, а бородач чистил новенький винчестер. Якут изредка поглядывал с легкой завистью в сторону бородача, который сноровисто орудовал шомполом. И потихоньку вздыхал, щурясь, когда его взгляд останавливался на своей видавшей виды берданке, неразлучной спутнице каюра-охотника, висевшей на корневище вывороченной паводком лесины.
– Ц-ц-ц… Макар зацокал языком, не сумев удержать восхищение, когда мелодично звякнул хорошо смазанный затвор винчестера.
– Хорошо… – сказал он с завистью. – Мериканка новый. Шибко хорошо. Много деньга, однако, стоит… Якут тяжко вздохнул.
– Доведешь до места, получишь винчестер в подарок, – сказал бородач.
– Ай, тойон[1]! Хана барда?[2]. Дорога нету. Кушать нету. Тойон пропадай, Макарка пропадай.
– Да не тойон я, Макар. Зови меня Владимиром. Мы ведь с тобой договорились.
– Ла-ди-мир… Ла-ди-мир… Макар даже побагровел от натуги, пытаясь правильно выговаривать имя бородача.
– Уф-ф! Шибко тяжело, однако… Он виновато улыбнулся.
Из котелка плеснуло в костер; ароматный пар приятно защекотал ноздри изголодавшихся путников, и вскоре оба усердно орудовали самодельными деревянными ложками, изредка смахивая обильный пот со щек.
– Хлебца бы… – сказал бородач. Он хмуро взглянул на тощий вещмешок, где хранились остатки муки – фунтов сорок, не больше.
– Симбир…[3] – ответил Макар.
Он выловил из котла кусок налимьей печенки и от блаженства сощурил свои и так узкие глаза.
– Мясо кушай, рыба кушай, ягода кушай – помирай нету.
– Я русский, Макарка. А у русских хлеб – всему голова. Без хлеба сыт не будешь, – вздохнул бородач. – Сейчас бы ржаного, с корочкой, из русской печи… Эх! Помирать буду – вспомню.
– Зачем помирай? Нюча[4] улахан[5], крепкий, однако. Много живи надо…
Чай пили далеко за полночь. Река закуталась в легкий туман, блеклые звезды робко выглядывали из серых туч, – они неторопливо обволакивали ночное небо.
– Дождь, однако, будет, – тревожился Макар.
– Поживем – увидим… – смачно прихлебывал крепкий чай бородач. – Не раскиснем. Не впервой.
– Чай кут[6], – протянул кружку Макар. – Ла-ди-мир…