— Я намерен жениться на вашей дочери, — ответил я. — Сразу же после ее развода.
— А вы понимаете, что при таких обстоятельствах она никогда не сможет вернуться в Италию? Что такой брак будет считаться здесь двоемужеством?
— Я знаю… и Франческа тоже знает. Но вы же сами сказали, что в Италии она ничего, кроме горя, не узнала.
— Это верно, — вздохнул он. — Мать Франчески умерла, когда она была еще крошкой, перед войной. Моя дочь выросла в партизанском лагере в разгар гражданской войны, с ранних лет она узнала людей разных — и героев, и предателей. Оттого и выросла непохожей на других. Кому-то ее жизненный опыт покажется горьким, но в ней самой горечи нет. Ее большое сердце готово сострадать всему человечеству — и мне не хотелось бы видеть его разбитым.
— Я люблю Франческу, — заверил я его. — И не разобью ей сердце, во всяком случае, умышленно.
— Как я слышал, вы конструктор кораблей и судостроитель?
— Не кораблей, а маленьких лодок.
— Понимаю. После разговора с Пьеро я решил побольше узнать о вас, так что один мой друг навел кое-какие справки… Оказывается, у вас высокая профессиональная репутация.
— Возможно, в Южной Африке, но я понятия не имел, что меня знают здесь.
— На вас даже как-то ссылались, — продолжал он. — Скажу прямо: мне понравилось то, что я узнал о вас. Нынешняя авантюра не в счет. Я не верю в ее успех… Но, если вам будет сопутствовать успех, поверьте, вы получите заколдованное золото — в ваших руках оно обернется жухлыми листьями. Приятно знать, что на своем профессиональном поприще вы преуспеваете.
Он подоткнул вокруг ног одеяло.
— Теперь вам надо идти — Франческа ждет. Мне нечего подарить вам, кроме добрых пожеланий, но они всегда и везде будут с вами.
Я пожал его протянутую руку и неожиданно для себя сказал:
— Почему бы вам тоже не уехать из Италии вместе с нами?
Он улыбнулся и покачал головой.
— Нет, я стар, а старики не любят перемен. Теперь мне уже не покинуть свою родину, но благодарен вам за это предложение. Прощайте, Хал, думаю вы сможете сделать мою дочь счастливой.
Я попрощался и вышел. Больше я никогда не видел Графа.
Просто невероятно, но наступил день, когда киль был отлит. Мы столпились вокруг формы и не верили своим глазам. Неужели весь наш пот и труд воплотился в этой застывшей массе тусклого желтого металла размером в восемь кубических футов?!
— Ну вот, — сказал я. — Через два дня спустим «Санфорд» на воду.
Курце взглянул на часы:
— Мы можем сделать сегодня еще что-нибудь. Нельзя расхолаживаться, киль закончен, но впереди еще масса дел.
Итак, работа продолжалась. Уокер начал разбирать печи, а Курце и Пьеро под моим руководством готовили «Санфорд» к замене свинцового киля. В ту ночь мы были счастливы.
Франческа доложила, что на потенциальном военном фронте — без перемен: Меткаф на борту фэамайла, Торлони в гостинице, наблюдение за верфью ведется в том же составе — в общем, все нормально, насколько это возможно в столь ненормальной ситуации.
Беда придет, если ей суждено прийти, когда мы спустим «Санфорд» на воду. При первых же признаках нашего отъезда противник будет вынужден действовать. Я никак не мог понять, почему они до сих пор на нас не напали.
Следующий день принес сплошные радости. Мы работали, как всегда, напряженно, а когда закончили, «Санфорд» стала самой дорогой в мире яхтой. Килевые болты, отлитые Курце вместе с золотым килем, легко вошли в новые отверстия кильсона, которые Гарри сделал давным-давно в Кейптауне, и, как только мы убрали тали, «Санфорд» удобно и надежно обосновалась на золоте.
— Не понимаю, почему ты не использовал старые отверстия? — спросил Курце.
— Другое распределение тяжести, — объяснил я. — Золото в два раза легче свинца, и такой киль должен иметь другой профиль. Мне пришлось поколдовать с центром тяжести. Конечно, с балластом, сдвинутым к центру, яхта будет испытывать бортовую качку, как шлюпка, но с этим уж ничего не поделаешь.
Я любовался «Санфорд»: теперь яхта стоила около двух миллионов фунтов — самая дорогая в истории пятнадцатитоннажная яхта Я испытал за нее прилив гордости — немногие конструкторы могут похвалиться такой изобретательностью!
За ужином мы сидели притихшие и расслабленные. Я сказал Франческе:
— Сегодня ночью лучше бы вывезти отсюда драгоценности, возможно, это последний удобный момент перед «фейерверком».
Она улыбнулась:
— Это сделать нетрудно. Пьеро залил их в бетонные кирпичи — перенимаем у вас опыт камуфляжа. Они сложены около нового ангара, который строит Пальмерини.
Я рассмеялся:
— Нужно взглянуть на них.
— Пошли, — предложила Франческа, — я покажу тебе.
Мы вышли в ночную темноту, и она направила луч фонаря на рассыпанную груду кирпичей около нового ангара.
— Вот они, драгоценные кирпичики, вымазанные известкой.
— Неплохо, — оценил я, — совсем неплохо.
Она прильнула ко мне, и я нежно обнял ее. Нечасто нам выпадала такая возможность, из-за отсутствия времени мы были лишены многих радостей, которыми обычно наполнена жизнь нормальных влюбленных. Через секунду она тихо спросила:
— А когда ты вернешься?
— Как только продам золото, — ответил я. — Первым же рейсом из Танжера.
— Я буду ждать, — сказала она. — Только не здесь, а в Милане с отцом.
Она назвала мне адрес, который я запомнил.
— Тебе не жаль будет покидать Италию?
— Нет. С тобой — нет.
— Я предложил твоему отцу поехать с нами, но он отказался.
— Конечно, ему ведь за семьдесят. Он не переживет этого.
— Я тоже так думал, но все-таки решил попробовать.
Мы еще долго болтали в темноте о всяких пустяках, столь милых сердцам влюбленных. Потом Франческа пожаловалась на усталость и пошла спать. А я остался выкурить сигарету, мне было так хорошо. Я видел, как ее силуэт таял в темноте, на секунду возник прямоугольник света дверного проема, и вот она уже скользнула внутрь.
Из темноты послышался шепот:
— Халлоран!
Я вздрогнул.
— Кто здесь? — Я стал шарить вокруг лучом фонаря.
— Убери свой чертов фонарь. Это я, Меткаф.
Я выключил фонарь и шагнул в сторону, чтобы ухватить один из бетонных кирпичей. Я не разобрал, меченый он или нет; если меченый, то Меткафу достанется по башке драгоценным кирпичом. Темный силуэт приблизился.
— Я уж думал, ты никогда не кончишь любезничать со своей подружкой, — сказал Меткаф.
— Что тебе нужно и как ты сюда попал?
Меткаф посмеивался.
— Пробрался со стороны моря… за воротами верфи наблюдают ребята Торлони.
— Я знаю.
— Знаешь? — В голосе его звучало удивление. — Давно ли? — Я видел, как блеснули его зубы. — Впрочем, какое это имеет значение, теперь это ничего не меняет.
— Что не меняет?
— Хал, мальчик мой, ты в беде, — торопился сообщить Меткаф. — Торлони собирается напасть на вас сегодня ночью. Я пытался удержать его, но он совсем от рук отбился.
— Ты на чьей стороне?
Он засмеялся.
— Только на своей. — Но тут же изменил тон. — Что ты собираешься делать?
Я пожал плечами:
— А что мне остается? Конечно, буду защищаться.
— Ни в коем случае! Тебе не справиться с головорезами Торлони. Яхта готова к спуску?
— Пока нет, ее нужно шпаклевать и красить.
— Какого черта! — рассердился он. — Нашел время думать о червях в обшивке. Ведь новый киль ты уже поставил?
Я удивился — откуда он знает об этом?
— Ну и что?
— А то — втыкай мачту и спускай яхту на воду, не медли! Ты должен любой ценой убраться отсюда поживее. — Он всунул мне что-то в руку. — Вот тебе разрешение на выход. Я же говорил, что капитан порта — мой приятель.
Я взял бумагу и спросил:
— Не понимаю, почему ты помогаешь нам. Разве Торлони работает не на тебя?
Он тихо засмеялся:
— Торлони работает только на себя. Действительно, он выполнял мою просьбу, но не знал, откуда ветер дует. Я просил его присматривать за вами. И вдруг узнаю о происшествии со старым сторожем — это сделали бандиты Торлони, я здесь ни при чем.