Нижняя губа Уокера задрожала.
— Ради Бога, не говори Курце, — зашептал он, — не говори.
Я отпустил его.
— Ладно, но из ангара ни ногой.
Я нашел всех в конторе Пальмерини. Курце сообщил:
— Все готово.
Я попросил Пьеро:
— Вызови сюда Пальмерини, нам понадобится его помощь, чтобы поставить мачту.
— Я уже позвонил ему, — ответил Пьеро. — Он прибудет в одиннадцать пятнадцать, сразу после того, как мы закончим свою работу. — Он кивнул в сторону ворот.
— Отлично. Думаешь, мы сможем что-нибудь увидеть отсюда?
— Не все, конечно, но один из наблюдателей Торлони стоит прямо под уличным фонарем напротив ворот.
Мы тихо подкрались к воротам. Ворота были деревянные, старые, высушенные солнцем и с множеством глазков. Я встал на колени и через глазок увидел на противоположной стороне парня, освещенного уличным фонарем. Он стоял, спокойно покуривая сигарету, а одну руку держал в кармане брюк. До меня доносилось приглушенное звяканье — похоже, он играл ключами или монетами.
Курце прошептал:
— Сейчас начнется!
Но ничего не происходило. По-прежнему стояла тишина, только где-то неожиданно резко прокричала чайка. Пьеро тихо сказал:
— Двоих уже взяли.
— Как ты узнал?
Он хмыкнул:
— Птицы… они мне докладывают.
Тут меня осенило: чайки по ночам спят, они не могли кричать.
Вдалеке послышалось пение, которое становилось все громче, и наконец на улице появились трое мужчин, орущих во все горло. Видимо, они здорово нажрались, потому что раскачивались и спотыкались, один был особенно пьян, и двое других поддерживали его. Парень под фонарем бросил окурок и раздавил его каблуком, после чего отступил к стене, пропуская пьяную компанию. Один из пьяных размахивал бутылкой и кричал:
— Выпей, брат, выпей за моего первенца!
Человек Торлони покачал головой, отказываясь, но они облепили его со всех сторон, шумно протестуя пьяными голосами и требуя, чтобы он с ними выпил. Неожиданно бутылка резко опустилась, и я услышал глухой звук.
— Господи! Надеюсь, они его не убили?
Пьеро ответил:
— Не волнуйся, они знают, какова прочность человеческого черепа.
В тот же миг пьяницы чудесным образом протрезвели и бегом пересекли улицу, волоча обмякшее тело. Одновременно слева и справа появились другие группы, каждая тащила по наблюдателю. По улице проехала машина и свернула к воротам.
— Все четверо, — удовлетворенно сказал Курце. — Несите их в ангар.
— Нет, — возразил я, — лучше положить их в новый, недостроенный ангар. — Я не хотел, чтобы они высмотрели что-нибудь в нашем ангаре. — Свяжите их, кляп в рот, и пусть двое останутся охранять их.
Пьеро перевел мои слова на итальянскую скороговорку, и четверку унесли. Нас окружила группа итальянцев, так шумно обсуждавших проведенную операцию, что Пьеро был вынужден прикрикнуть на них, призывая к тишине.
— Вы ветераны или зеленые новобранцы? Черт возьми, да если бы Граф увидел вас сейчас — всех бы перестрелял! — После его слов шум стих. — Поставьте наружное наблюдение. Джузеппе, отправляйся в контору и сиди у телефона, если зазвонит — зови меня. Остальным — наблюдать и сохранять спокойствие.
За воротами гудела машина, и я начал нервничать. Пьеро быстро выглянул.
— Все в порядке. Это Пальмерини. Впусти его.
Маленький «фиат» въехал в ворота, и из него вывалился клубок перепутанных рук и ног — Пальмерини с тремя сыновьями. Он тут же подошел ко мне и сказал:
— Мне сообщили, что вы торопитесь спустить яхту на воду. Придется платить дополнительно за сверхурочную работу, вы понимаете?
Я усмехнулся. Пальмерини бросился защищать свои законные права.
— Сколько времени понадобится?
— При освещении — часа четыре, если, конечно, и вы будете помогать.
Оставалось всего три часа и пятнадцать минут — не успеем! Похоже, драки не избежать. Я сказал:
— Нам, возможно, будут мешать, синьор Пальмерини.
— Ладно, ладно, но всякий ущерб должен быть оплачен, — ответил он.
Очевидно, он все заносил в счет, поэтому я сказал:
— Вам хорошо за все заплатят. Начнем?
Он отвернулся и стал бранить сыновей:
— И чего вы ждете, ленивые уроды, не слышали, что сказал синьор? Послал же мне Боженька сыновей, с крепкими руками и слабой головой!
Он честил их всю дорогу до ангара, и мне почему-то стало веселее.
Когда прожектора осветили выход из ангара, Франческа сказала, задумчиво глядя на ворота:
— На месте Торлони я попробовала бы прорваться здесь на машине…
— Тараном?
— Да, ворота очень слабые.
Курце усмехнулся:
— Правильно, но мы сможем быстро остановить их. Мы прихватили один из его автомобилей. Я припарковал его поперек въезда за воротами. Если он попробует пойти на таран, то врежется в заслон более крепкий, чем ожидал.
— Тогда оставляю вас здесь, — сказал я. — Надо помочь Пальмерини. — Я побежал вниз к ангару и услышал за спиной шум мотора.
Пальмерини стоял в дверях ангара. Он был вне себя:
— Синьор, вы не можете спустить яхту в таком виде. Без краски, без купороса, голое дно… В наших водах яхта мгновенно выйдет из строя — черви проедят ее насквозь!
— У нас нет времени, придется пойти на риск.
Профессиональная этика была для него важнее всего.
— Не знаю, смогу ли я разрешить, — проворчал он. — Еще ни одна лодка не покидала моей верфи в таком состоянии. Кто-нибудь услышит об этом и непременно скажет «Пальмерини — старый осел, он такой старый, что совсем из ума выжил».
Как ни велико было мое желание поскорее закончить работу, я понимал, что он недалек от истины. И пообещал:
— Никто не узнает об этом, синьор Пальмерини, я никому не скажу.
Мы пошли с ним к яхте. Пальмерини тихо, но упрямо бубнил, что безобразие — выпускать судно с голым днищем, не защищенным от мелких морских паразитов. Он осмотрел киль и постучал по нему костяшками пальцев.
— А это что, синьор! Никогда не слышал, чтобы киль отливали из латуни!
— Я ведь говорил, что люблю экспериментировать.
Он по-петушиному склонил голову, и на его сморщенном личике появилось хитрое выражение.
— Ах, синьор, не было еще такой яхты на Средиземном море. Даже знаменитый «Арго» не сравнялся бы с вашей яхтой — золотое руно не стоило таких денег! — Он засмеялся. — Пойду посмотрю, что успели сделать мои ленивцы.
Он вышел на освещенную площадку перед ангаром, хихикая как помешанный. Думаю, никому не удалось бы сделать на этой верфи хоть что-нибудь без его ведома. Великий интриган этот Пальмерини!
Я позвал его обратно и сказал:
— Синьор Пальмерини, когда все закончится благополучно, я вернусь и куплю вашу верфь, если вы не передумаете. И дам хорошую цену.
Он все еще посмеивался.
— Думаете, я продам свою верфь человеку, который пускается в плавание на судне с голым, непокрашенным днищем?! Ах, мой мальчик, я поддразниваю вас, потому что вы всегда такой серьезный.
Я улыбнулся:
— Очень хорошо, но здесь остается свинцовый киль, который мне не нужен. Уверен, вы найдете ему применение.
По рыночным ценам на свинец старый киль стоил почти полторы тысячи фунтов.
Пальмерини одобрительно кивнул.
— Он мне пригодится. Его стоимость как раз покроет ваши расходы за работу в ночное время. — Он опять захихикал и пошел подгонять своих сыновей.
Уокер по-прежнему был мрачен и бледен, а от моих понуканий помрачнел еще больше, но я делал вид, что не замечаю его настроения, и гонял вовсю. Когда к нам присоединились Курце и Франческа, работа пошла быстрее.
Франческа сказала:
— Я оставила Пьеро за главного. Он знает, что делать. К тому же он ничего не понимает в яхтах.
— Так же, как и ты, — добавил я.
— Верно, но я могу научиться.