Наступила тишина. Затаив дыхание, двор переваривал слова Грихальва.
– Повозке? – недоверчиво переспросил кто-то.
– Вместе с телом прибыло два послания. – Грихальва неторопливо шагнул к герцогу и поднял листы. – Когда я подходил, – кивок в сторону двери, – мне их вручили с просьбой передать вам. Сказали, что в этих письмах объясняется, как погиб герцог Бальтран.
– Как был убит герцог Бальтран! – вскричал Риввас, стремясь перехватить инициативу.
– Это убийство! – воскликнул до'Саенса, спеша поддержать его.
– Не исключено, – бесстрастно произнес Грихальва, и Алехандро позавидовал его самообладанию. – А может быть, это вовсе не убийство. Я думаю, нужно., чтобы герцог прочел письма. Они адресованы ему и должны все объяснить, так мне сказали. – Почтительно склонив голову, он протянул пергамента.
– Матра эй Фильхо…
Самообладание покинуло герцога, он вскочил с кресла и выхватил письма из руки Грихальвы. Помедлив лишь мгновение, сорвал восковую печать и развернул листы.
Надежду вытеснило разочарование. Он окинул придворных беспомощным взглядом; его мутило от мысли, что сейчас придется признать свое очередное поражение. Но выход нашелся – Алехандро обратился к личному секретарю отца. Увидев сочувствие, спокойствие в глазах Мартайна, герцог взял себя в руки и твердым голосом попросил:
– Прочтите, граццо. Мартайн принял бумаги, повертел в руках.
– Регретто, ваша светлость. Я не знаю, на каком языке написана первая страница, а вторая испорчена…
– Я знаю, на каком языке написана первая страница. Опять Грихальва. На сей раз взрыв недоверия прозвучал тише, советники вели себя сдержаннее. Они были заинтригованы. Алехандро вернул письма.
– И о чем же тут говорится?
Грихальва бережно расправил лист, пробежал глазами по строчкам.
– Да, этот язык мне знаком. На нем говорят в Тза'абе Ри. Эдоард до'Нахерра сделал длинный шаг вперед и выхватил письмо из руки Грихальвы.
– Тза'аб Ри! – Он побагровел от возмущения. – Наглая ложь! Никто не знает этого языка! На нем говорят враги!
– И эти враги вернули нам тело нашего герцога. – Сарио Грихальва бросил на Алехандро извиняющийся взгляд. – Похоже, произошел несчастный случай, когда по пути в Пракансу герцог Бальтран охотился на тза'абской границе.
– Вероломство! – процедил сквозь зубы марчало до'Нахерра. – Бальтрана убили. Нам это известно. И что, тза'абы признаются?
– Герцог не был убит. – Грихальва спокойно забрал письмо. – Такое могло случиться с любым всадником. Герцог Бальтран упал с коня. – Он пожал плечами. – И сломал себе шею.
– Ложь! Это подлое убийство!
– Значит, несчастный случай? – Избегая яростного взгляда до'Нахерры, Алехандро смотрел на художника. – Об этом говорится в письме?
– И еще о том, что есть свидетели гибели вашего отца.
– Тза'абы! – с ненавистью сказал до'Нахерра.
– Тайравиртцы, – поправил Грихальва. – Свита герцога.
– Почему же я их здесь не вижу? – спросил Алехандро, опередив остальных. – Почему не они сообщили нам эту скорбную весть? Грихальва развел руками.
– Долг, ваша светлость. А еще. – несчастье. Свита сопровождала герцога, чтобы сосватать вам пракансийскую принцессу. И сейчас они исполняют свой долг.
От изумления Алехандро едва не раскрыл рот.
– Так они отправились дальше? В Пракансу?
– Большинство. Ваша светлость, в письме сказано, что ваш отец скончался сразу после падения с коня, но все же успел распорядиться, чтобы миссия в Пракансе была завершена. Интересы Тайра-Вирте требуют мирного договора с Пракансой, скрепленного вашей женитьбой. – Он изящно пожал плечами. – Ваша светлость, судя по всему, слухи об убийстве не имеют под собой почвы.
– Слухи? – Алехандро упал в кресло. – Слухи… – Он посмотрел на до'Нахерру. – Вы хотите, чтобы я развязал войну, опираясь на слухи?
Лицо марчало пошло багровыми пятнами.
– А вы хотите, чтобы я поверил на слово тза'абам и простил им убийство несчастного герцога?
– В этом вовсе нет необходимости, – сказал Сарио. – Кроме тза'абов, тело герцога сопровождали два человека из его свиты. Но по пути на эскорт напали пограничные бандиты. В схватке несколько тза'абов были убиты, их судьбу разделил наш Дио Ормендо. Антонейо Барса был ранен и скончался в пути, но перед смертью написал записку. – Он поднял грязный, измятый клочок пергамента. – К сожалению, она попала под дождь, и чернила расплылись, но сохранились подпись и печать Антонейо Барсы. Напрашивается предположение, что тза'абы привезли эту записку в подтверждение своего письма.
– Вероломство! – проскрежетал до'Нахерра. – Я не верю, что мой бедный друг Бальтран погиб из-за падения с коня. Все это шито белыми нитками, и испорченное письмо Антонейо Барсы – лишнее тому подтверждение.
– Если вам угодно, я допрошу тза'абов, сопровождавших повозку, – предложил молодой Верховный иллюстратор. – Но и мертвые способны кое о чем поведать. Почему бы не навестить покойного герцога и Антонейо Барсу? Может быть, они нам откроют правду?
Марчало до'Нахерра был возмущен до глубины души.
– И что, язык мертвецов тебе дается с такой же легкостью, как тза'абский?
Не пряча глаз от разъяренного военачальника, Сарио Грихальва спокойно ответил:
– Прежде чем писать живых, необходимо изучить мертвых.
Новое обиталище Сааведры состояло из трех комнат – после тесной кельи казалось, что к такой роскоши невозможно привыкнуть. Да разве допустимо, чтобы в этаких хоромах жил один-единственный человек, тем более она, женщина из презренного и проклятого рода Грихальва?
Спаленка, довольно просторная гостиная и еще светлая комната с множеством окон, выходящих на север, и дверью на балкон, с которого виден центральный внутренний двор с мирно шелестящими струями мраморного фонтана.
– Покои, достойные иллюстратора, – шептала она, бродя по комнатам, восхищаясь и наслаждаясь простором и светом. – Вот тут будет стоять верстак, а тут мольберт… – Она рассмеялась, и была в том смехе нотка вины. Все-таки она привыкнет к этой роскоши. Очень легко привыкнет.
Столько дел… Надо разобрать сундук, посмотреть, что из вещей понадобится в первую очередь, что придется постирать… И, конечно, ее ждет огромный запас материалов и принадлежностей для работы. Штуки холста и готовые подрамники, картоны, закупоренные бутыли с растертыми красками, доски, ящики с кистями, ножи, горшки, доверху наполненные канифолью и сухой смолой акации, склянки с маковым маслом, льняным семенем, клеем, чернилами; корзины, ломящиеся от излюбленных угольков, мелков, перьевых ручек. Столько всего надо разместить… Но и места здесь столько…
За ее спиной с грохотом распахнулась дверь, раздалось писклявое ругательство. Сааведра вздрогнула от неожиданности, резко обернулась и не сдержала ухмылку при виде одного из ее многочисленных племянников – с огромной охапкой картонов, холстов, рам и досок, он протискивался в дверной проем.
– Погоди… Эй, Игнаддио! Постой!
Он не остановился. Вещи посыпались на пол.
– Игнаддио!
Он кое-как удержал несколько картин, наклонился за упавшими.
– Надди, зачем было сразу все тащить? Сходил бы несколько раз… Он прижал подбородком кипу полотен.
– Да ну, возиться… Куда это положить?
– Туда. – Поднимая с пола картоны, Сааверда кивком указала на балкон, с нынешнего дня – ее ателиерро. – Вон туда, Надди, на солнышко.
Он скрылся на балконе, но Сааведра слышала его голос, приглушенный стеной.
– Так они решили, что ты Одаренная, да? Такое жилье кому попало не дают.
Сааведра тяжело вздохнула. Он знает. Все знают.