– Не-а. – Мальчик победно улыбнулся. – Это и есть мой первый урок. И я не буду путаться под ногами, честное слово.
– Разве ты любишь работать, когда стоят над душой? Улыбка сгинула.
– Нет.
– Надди, всему свое время. Сегодня будет только набросок. Вот начну писать, тогда и отвечу на все твои вопросы. Игнаддио перевел взгляд с Сарио на Сааведру.
– Просто вы хотите спокойно поругаться, вот и гоните меня. Чтобы не расхохотаться, Сааведра прикусила губу, а Сарио стиснул зубы и нахмурился.
– Ты прав, – коротко сказал он.
Игнаддио опешил – он не ожидал такой прямоты. Часто моргая, он повернулся и вышел со слезами на глазах. Сарио с улыбкой взглянул на Сааведру.
– Видала? Даже этот мальчишка понял, что ты вредина и злюка.
– При нем я не бываю ни врединой, ни злюкой. Разве лишь когда речь заходит о тебе…
– И часто это бывает?
– Чаще, чем хотелось бы. – Она убрала с лица непокорный локон. – Почему ты с ним так суров? Надди очень старается, хочет стать таким, как ты.
– Хочет стать мной. – Сарио вновь ухмыльнулся. – Должность Верховного иллюстратора уже не сказка. Сегодня любой мальчишка грезит о моей должности.
– Ну, и что тут плохого?
– Конечно, это вполне естественно, дети есть дети. Но они переоценивают свои способности. Отставка не входит в мои планы.
– Когда-нибудь войдет. – Она небрежно махнула рукой. – Через десять лет или пятнадцать… Начнут распухать суставы, пальцы потеряют гибкость…
– Думаешь, потеряют?
– Если только ты не раздобыл надежное лекарство от костной лихорадки. – Она ухмыльнулась. – Раздобыл? Он тоже ухмыльнулся.
– Эйха, нет.
Она не сводила глаз с его лица.
– Странно. Ты вполне отдаешь себе отчет, что лет через двадцать обязательно потеряешь должность, которую получил с таким трудом. И при этом выглядишь совершенно спокойным.
– Ведра, двадцать лет – немалый срок.
– Кто бы говорил! Помнится, тебя всегда возмущало, что иллюстраторы к сорока годам превращаются в развалины, а к пятидесяти – в покойников.
– Мне и сейчас это не по вкусу, – согласился Сарио, – однако я могу наслаждаться всеми выгодами моего положения. – Он приблизился к ней. – Давай мы об этом побеседуем, пока ты будешь стоять… вот здесь, граццо.
Сааведра не пошевелилась.
– И все-таки зря ты так грубо вел себя с Надди.
– Не грубее, чем муалимы – со мной. Ведра, ругаться можно и стоя.
– И теперь ты решил на нем отыграться, да? Поиздеваться, как над тобой издевались?
– Вполне возможно, издевательство – всего лишь педагогический прием. Я только ненасытнее становился…
– И злее.
– Наверное, и это необходимо хорошему ученику. – Он выжидающе посмотрел на нее, но она так и не встала. Наконец он не вытерпел. – Так мы сегодня начнем или нет?
– С наброском ты и без меня справишься, – сердито сказала она. – При таком фоне я не нужна, и…
– Не пойдет, – запротестовал он. – Я не хочу ничего упустить. Ты будешь передо мной от начала и до конца.
– Зачем?
Он устало вздохнул.
– Может, мне спросить, зачем тебе нужно, чтобы Алехандро всегда был перед тобой, когда ты его пишешь?
Она стиснула зубы. На щеках выступили пунцовые пятна.
Сарио широко улыбнулся.
– Граццо. Надеюсь, теперь ты будешь позировать?
– Кажется, ты собирался ругаться? – Кажется, мы оба собирались.
– Эйха, нет. Это был пустяк. Перестрелка. – Она говорила тише; по-видимому, уход мальчика и привычная пикировка с Сарио немного успокоили ее. – Игнаддио нужен хороший учитель. Он хочет стать хорошим мастером, только и всего.
– Ты уверена?
– У него есть способности.
– Ведра, на свете много способных детей.
– Но хорошими мастерами становятся немногие, – возразила она. – Ты тоже был одним из многих.
– Но никто из них не поднялся на мою высоту.
– Никто? – Она выразительно вскинула брови. – Я поднялась, Сарио. Правда, сейчас я немного ниже, потому что сижу. Но это поправимо.
Она дождалась ухмылки – той самой, на которую его провоцировала.
– Ты тоже была способной.
– Всего-то навсего? – Она прижала руку к сердцу и язвительно сказала:
– Раньше я считала, мне еще многому надо учиться. Но раз ты говоришь, что я была способной…
– Могу предположить, что и осталась. Но ты не позволишь мне выяснить, велики ли твои способности, стоит ли тебя учить… Есть ли у тебя Дар. Хоть я и так знаю, что есть. Ты боишься.
– Бассда! – Она вскочила с кресла, шагнула к нему, остановилась перед столом. – Хватит, Сарио. Ты вбил себе в голову, что от Ведры не будет толку, потому что ее не расшевелить ни колкостями, ни лестью. Ты вбил себе в голову, что у меня есть Дар, хотя всем известно: в роду Грихальва не бывает Одаренных женщин. Я не могу прыгнуть выше головы, и не надо твердить: “Можешь, но боишься”. Номмо Матра! Ты всегда был о себе высокого мнения, но это уже слишком. Сарио, ты не Сын, тебе не сидеть рядом с Матерью на Троне.
– Эн верро. Но уж коли речь зашла о троне, осмелюсь напомнить: я стою у трона герцога.
Удар попал в цель. Сарио заметил, как Сааведра съежилась, как напряглись ее плечи, как на пальцах, вцепившихся в край стола, побагровели ненакрашенные ногти.
– Вот! – воскликнул он, опередив ее на долю секунды. – Вот какой надо тебя написать! Сааведра Грихальва в бешенстве! Подруга герцога, готовая разразиться площадной бранью, испепелить глаголом дерзкого художника. Что, Ведра, разозлил я тебя все-таки, а? Думала, Сарио больше ни на что не годен, размяк в роскоши, променял талант на сытую жизнь? Думала, я уже не тот Неоссо Иррадо?
– Не тот, – произнесла она сдавленным голосом. – Ты уже совсем не тот, Сарио.
– А ты? – Он вдруг перестал улыбаться. – Разве ты – прежняя? Разве не я потерял тебя первым? Она часто заморгала.
– Я не…
–..понимаю? Нет, Ведра, все ты прекрасно понимаешь. Поняла и смирилась еще в тот день, когда пустила к себе в постель Алехандро до'Верраду.
Она побледнела.
– Нет! Это ты первым отвернулся от меня, когда пошел в ученики к тому мерзкому старику, эстранхиеро.
– И правильно сделал! Он меня многому научил.
– Нашел, чем хвастаться.
– А что, разве нечем? Разве я не Верховный иллюстратор?
– При чем тут… – Она умолкла. Качнулась вперед, как будто ее ударили в спину ножом. Одна рука прижалась к горлу, другая еще сильнее сжала край стола.
Сарио тоже переменился в лице. В глазах мелькнул испуг. Рот превратился в тонкую линию. В кулаке хрустнул уголек.
"Пустота. Странная пустота. Наверное, чувства нахлынут потом”. Сааведра ничего не сказала – задушила вопрос в горле. И за это Сарио был ей благодарен.
– Ну так как, – спросил он спокойно, – будем работать?
На ее лицо медленно возвращался румянец.
– А ты еще не…
–..раздумал меня писать? Эйха, ну что ты. Это ведь для Алехандро. Воля его светлости – закон.
Рука соскользнула с горла на грудь, на живот. Да там и осталась.
– Ну… если ты считаешь, что это разумно…
– Что может быть разумного в желании мужчины обзавестись портретом своей аморы? Все дело в тщеславии, Сааведра. В психологии собственника. – Сарио порылся в корзине, выбрал новый уголек. – Адеко, Сааведра, будешь ты в конце концов позировать или нет?
Глава 27
Мартайн осторожно вынул из упаковочного ящика прямоугольный сверток, снял парчу и аккуратно поставил картину на стул.
Стул – плохая замена мольберту, но сейчас он неплохо справлялся со своей задачей, позволял Алехандро и всем остальным увидеть и оценить красоту изображенной на портрете женщины. Хотя, конечно, оценка могла быть только сугубо условной. Красота невесты – ничто по сравнению с политическими выгодами брака.
– Так-так, – подал голос записной спорщик Эдоард до'Нахерра. – В Пракансе водятся настоящие милашки.
Алехандро бросил на Марчало Грандо хмурый взгляд.
"Слишком торопится с выводами”.
Остальные приблизились к портрету и столь же поспешно выразили свое мнение. Все были согласны с до'Нахеррой.