– Ваша светлость, мы опасаемся, что его род окрепнет и захватит власть. Прошу не счесть за дерзость, но даже ваша подруга…
– Грихальва. Верно. – Алехандро повел вокруг острым словно коса взглядом. – Неужели вы все разучились считать? Неужели в одночасье запамятовали нашу историю? При моем отце было четверо влиятельнейших Серрано: Верховный иллюстратор, любовница, Премиа Санкта, консело. – Он уставился на Ривваса. – А теперь осталось только двое. Эйха, разве вы не видите, что солнце рода Серрано клонится к закату?
– Дело не в нашем солнце, ваша светлость.
– Правда? А в чем же, Серрано? Риввас не дрогнул под его взором.
– В колдовстве.
Алехандро отступил на шаг и растянул губы в язвительной ухмылке.
– Ах, да, как же я забыл? Темная волшба! Ну конечно. – Он, шагнул за спинку стула, взялся за верхние углы рамы. – Риввас, объясни, что это за волшебство? Молчишь? Надо полагать, злое, иначе бы ты не обвинял в нем Грихальву. Допустим, это действительно темная волшба, но все-таки мне очень интересно, на что он способен. Мы уже выяснили, что оживлять покойников с помощью холста и красок он не умеет. В чем же тогда заключается его пресловутое могущество? Может, попросить его, чтобы он явил нам во плоти эту женщину? – Алехандро грациозным жестом указал на портрет. – Принцесса жива и здорова, но, увы, она не с нами, а в Пракансе. Путь оттуда неблизок и небезопасен, почему бы не сберечь время? Скажем Верховному иллюстратору, чтобы перенес ее сюда посредством своего волшебства. Побормочет заклинания, бросит в картину щепоть порошка, и моя невеста предстанет перед нами во всей своей красе… Что? Это невозможно? Почему, Риввас? Ты же так старался убедить меня, что он могущественный колдун. Эйха, в чем же кроется его могущество?
– В том, что он может стать герцогом, – прохрипел до'Саеиса. – Если Серрано правы, если Сарио Грихальва владеет магией…
–..то он способен запросто прикончить меня, а заодно и всех вас, – подхватил Алехандро. – И даже всех жителей Мейа-Суэрты. – Он сокрушенно покачал головой. – Неужели вы всерьез верите, что один человек может захватить власть над целым герцогством?
– Верро Грихальва мог бы этого добиться.
– Верро Грихальва погиб, спасая от смерти до'Верраду. – Все, кроме Алехандро, невольно покосились на картину за его спиной – громадный оригинал “Смерти Верро Грихальвы” кисти Пьедро.
Меньшая по величине картина с тем же названием – работа другого Грихальвы, Кабрайо, – висела на противоположной стене. – А теперь Сарио Грихальва спас до'Верраду от бесчестья, предотвратил бессмысленное кровопролитие.
Толпа еще не рассеялась, но уже заметно разделилась на кучки единомышленников. Эстеван до'Саенса и Риввас Серрано держались вместе, Эдоард до'Нахерра, как всегда, стоял особняком. Все молча ждали, что еще скажет герцог.
“Они меня изучают, оценивают… Эйха, а мне самое время изучить и оценить их”.
Герцог отошел от стула с картиной, вступил в толпу. Один лишь Марчало Грандо был одного роста с ним, остальные ниже. Алехандро давно заметил, что низкорослые люди тушуются рядом с высокими; в чем тут секрет, он не знал, но помнил, что отец часто этим пользовался. Теперь настал и его черед воспользоваться этим странным феноменом. Он поочередно оглядывал с головы до ног каждого советника, смотрел ему в лицо, позволял смотреть в свое, потом еле заметно кивал. Заставлял их смущаться, переминаться с ноги на ногу, отводить глаза, гадать, что он думает. Наконец Алехандро вернулся к стулу с картиной.
– Вы меня не знаете, – сказал он спокойно. – Я вполне отдаю себе в этом отчет. Мне также понятны ваши опасения, ваша растерянность, Бальтран до'Веррада был не из тех, кого легко забыть или заменить. Я это понимаю. – Он тяжело вздохнул. – Прощу только об одном: дайте мне время. Нам с вами надо лишь привыкнуть друг к другу, и все будет хорошо.
Тут зашевелился Риввас Серрано.
– Но, ваша светлость…
– Да уймись ты наконец, номмо Матра! – с раздражением оборвал его; Эдоард до'Нахерра. – Не видишь дальше собственного носа! Нынешний Верховный иллюстратор – Грихальва. Через каких-то двадцать лет он будет мертв или при смерти, тогда и вернемся к этому разговору.
Алехандро хотел было возразить, ибо в подобном заступничестве вовсе не нуждался, но прикусил язык. Сейчас важнее всего – усмирить их. И к тому же Марчало Грандо, как ни крути, сказал правду.
«Двадцать лет… Какие бы чувства я испытывал, если бы знал, что мне еще жить и править всего-навсего двадцать лет?»
Ему вдруг пришла в голову мысль, что править двадцать лет он не очень-то и желает. Особенно если придется каждый день спорить до хрипоты с глупыми и упрямыми советниками.
Алехандро вздохом глянул на портрет иноземной красавицы.
"Все хотят меня на ней женить. Матра послала мне Сарио Грихальву, с его помощью я обуздаю компордотту придворных. А еще обуздаю свою, и в этом мне посодействует Сааведра”.
Возле, двери Раймон задержался, протянул руку к щеколде, но не дотронулся. Сделал глубокий вдох – это помогло, в голове прояснилось.
Он решительно поднял щеколду, отворил дверь и вошел в кречетту.
Не надо было оглядываться, даже коситься по сторонам, чтобы удостовериться: все здесь на своих обычных местах. Только Ферико сидел не на своем стуле, а на том, что раньше принадлежал Отавио, а еще раньше – Артурро. Сиживали на нем и другие Премио Фрато, но Раймон не помнил их по именам. Хотя при желании мог бы вспомнить – их портреты, Пейнтраддо Чиевы, висели в Галиерре Вьехос Фратос, небольшой комнате, куда дозволялось входить только Одаренным – чтобы знали и не забывали, кто заложил устои их семьи и чем рискует тот, кому не по нраву добродетельная жизнь и беззаветное служение.
Раймон был облачен в привычный черный наряд, хотя компордотта этого не требовала. В сиянии свечи поблескивала его Чиева. Пышные волосы ничуть не поредели, но в них появилось серебро; правда, Раймон не верил, что сойдет в могилу седым как лунь.
Пустой стул возле громоздкого стола предназначался для него. Раймон приблизился к стулу, взялся за резную спинку; в суставах пальцев вспыхнула боль, но ни один мускул не дрогнул на его лице Он стоял, выпрямив спину и расправив плечи, с высоко поднятой головой, и не прятал глаз. Не прятал свою сущность.
Неоссо Иррадо. Так его звали когда-то. В незапамятные времена.
"Сарио улыбался бы им… А я не могу. У меня нет его силы.
Только страх, и гнев, и горечь поражения”.
Они – оставшиеся в живых Вьехос Фратос – тоже не прятали глаз. Их было девять. Он – десятый. Сарио – одиннадцатый.
Девять человек сидели вокруг стола и молчали. Восемь из них ждали, когда заговорит девятый.
"Ферико, – подумал Раймон. – Это будет Ферико”.
Но заговорил Дэво. И у Раймона екнуло сердце.
– Номмо Чиева до'Орро, – негромко возгласил Дэво. – Во имя нашей сущности. Правду, Раймон. Ничего, кроме правды. Правду? Раймон и не собирался ее скрывать.
– Он – нечто большее. Нечто иное.
– Насколько большее? Насколько иное?
Этого он и сам не знал. Так и ответил. А еще сказал, что доказательств нет, только слухи. И намеки самого Сарио, но опять же ничем вещественным не подтвержденные.
Да, никаких доказательств. Даже Кита'аб – не доказательство. Эти люди просто не поверят, что Фолио – совсем не то, за что его принимали еще их предки. Вовсе не учебник для художников, откуда можно и должно черпать приемы, рецепты и правила. (Что с того, что он далеко не полон? Для Грихальва имеют значение лишь те страницы, которые существуют, лишь те отрывки, которые расшифрованы.) О намерениях Сарио Раймону ничего не известно, но, судя по компордотте Верховного иллюстратора, он узнал немало тайн Кита'аба. И не собирается делиться ими ни с кем. Но это всего лишь догадка. А догадка еще не улика.
Да, улик нет. Заявить, что Фолио – это Кита'аб? С чего Раймон это взял? Со слов Сарио? Но мало ли что может прийти в голову Сарио? Заявить, что он видел зачарованный портрет Сарагосы Серрано? Но в Мейа-Суэрте костная лихорадка не такое уж редкое явление, и не только Грихальва бывают ее жертвами. Заявить, что Пейнтраддо Чиева Сарио – всего лишь простой портрет? Но при чем тут колдовство? Просто честолюбивый, целеустремленный юноша не пожелал отдавать в чужие руки ключ к его будущему, к его Дару, к самой его жизни.