Она почти не ощутила боли. Была к этому готова. Столько раз травила себе душу, что та загрубела.
– Твою?
– Мою.
Она крепко сжала его руку. Чуть ли не до крови вонзила в нее ногти.
– Эйха, мы с тобой знали, что рано или поздно это случится. Ради этого и поехал в Пракансу твой несчастный отец. – Из чувства такта она не упомянула, что ради этого герцог Бальтран взял с собой портрет сына, написанный ею. Теперь эта картина во дворце пракансийского короля.
– Но не так же скоро!
– Не так, – откликнулась она эхом. – Но делать нечего, мы должны смириться. – И тут напускная отвага испарилась, а вместе с ней и независимый тон. – Бассда! Я не консело, искушенный в дипломатии и лицемерии! Алехандро, позволь, я тебе скажу, что испытываю на самом деле. Злость, страх, ревность, боль, растерянность, безысходность и любовь. Все сразу! А еще мне хочется реветь… – Она хрипло, прерывисто вздохнула. – Но это ничего не даст, кроме пятен на лице, красных глаз и распухшего носа, и ты больше никогда не захочешь на меня смотреть. Будешь любоваться только пракансийской красоткой… – Сааведра посмотрела на Алехандро. – Она красивая?
Герцог, явно не ожидавший этого вопроса, смущенно пожал плечами.
– Мердитто, – выругалась она. – Должно быть, она красавица. Матра Дольча, да и могло ли быть иначе? Дочь короля, невообразимо богатая невеста, самая удачная партия для герцога Тайра-Вирте, и здоровье небось отменное: бьюсь об заклад, она будет плодить детей как крольчиха на радость твоей матушке. И в придачу красавица. – Она взглянула на него полными слез глазами. – Все равно плачу. Ничего не могу с собой поделать. А тут еще и ты собрался уезжать…
– Мейа дольча Ведра… – Он сделал то, чего она и хотела, и ждала: крепко обнял, стал гладить, и целовать, и шептать ласковые слова – ненужные, лишенные смысла – до тех пор, пока они не зазвучали.
Чуть-чуть успокоившись, она оторвалась от его плеча.
– Прости, я не собиралась реветь. Ненавижу плаксивых женщин.
– А я люблю одну из них и разрешаю ей перепортить все мои камзолы.
– Слезы – это признак слабости.
– Это признак многих чувств, и все они тяжелы, и за каждое из них ты вправе прикончить меня, не сходя с этого места. Поверь, мейа амора, я тоже так расстроен, что хочется…
Она нервно рассмеялась.
– Плакать?
– По-моему, ты сейчас плачешь за двоих. Я подожду. На этот раз смех дался ей легче.
– Подождешь?
– Подожду, пока мамочка одернет на мне щегольской, с иголочки костюм, пригладит растрепавшиеся волосы и скажет, что я очень симпатичный меннино… вылитый отец. Эй верро.
– И будет права. Ты симпатичный мальчик и точная копия отца.
– Я точная копия Алехандро до'Веррады, кем бы он ни был. На ее лице промелькнула улыбка.
– Когда уезжаешь?
Алехандро тяжело вздохнул. Каблук снова зацепился за плиту.
– Сегодня во второй половине дня. Гонец уже отправился. Каса-Варра совсем рядом, мать будет ждать меня к вечеру. Сааведра выпрямила спину.
– Тогда тебе пора собираться. И не забудь переодеться, а то мать догадается, что какая-то женщина рыдала у тебя на широкой груди.
– Надеюсь, она и сама упадет мне на грудь и зарыдает, как только я скажу, что собираюсь жениться.
– Тогда надо ей подставить… Алехандро, ради Пресвятой Матери, пожалей несчастный каблук! Подставь ей другое плечо. Я ведь арртио, не забыл? Для арртио превыше всего – симметрия.
Он снова обнял ее, притянул к себе, ткнулся губами в мягкие кудри.
– Мейа дольча амора, не бойся, я никогда не разлюблю тебя и не брошу. Я обещал тебе Марриа до'Фантоме и слово сдержу. Когда вернусь, все устрою.
– Когда вернешься, сообщив матери, что женишься на пракансийке. Алехандро, не будь моронно, у тебя не останется времени на такие глупости. – Она пожала плечами. – Может, как-нибудь потом.
– Нет, Ведра, мы должны это сделать до ее приезда. Мердитто, ты хоть представляешь, как я вступлю в “теневой брак” после венчания в екклезии?
– По-твоему, лучше – раньше? – Она покачала головой. – Алехандро, я знаю, ты не шутил насчет нашей свадьбы, мне это очень приятно и лестно… Но обстоятельства изменились, и, по-моему, тебе надо как следует подумать. Мы же не знали, что ты так рано потеряешь отца… Теперь ты – герцог, и все гораздо сложнее.
– Ведра, как я сказал, так и будет.
– Я освобождаю тебя от клятвы. Его глаза мрачно блеснули.
– Я обо всем распоряжусь сегодня же. Перед отъездом в Каса-Варру.
– Не вздумай!
– Еще как вздумаю! Я герцог, а потому могу делать что захочу и когда захочу. – Он крепко поцеловал ее, встал и пошел к увитым лозами аркам.
– Алехандро!
Он повернулся на каблуках, хрустнув гравием.
– Да?
– Что ты хочешь сделать? – растерянно спросила она.
– Узаконить Марриа до'Фантоме.
– Как?
– С помощью Верховного иллюстратора. Она вскочила на ноги.
– Алехандро! Нет!
На его лице отразилось изумление, и она поняла, что не сможет объяснить, в чем причина столь поспешного и категоричного отказа. Все, что было между ней и Сарио, сплелось в такой тугой клубок, что и не расплести, не выразить словами. Не любовь – не единение сердец, душ и тел, как у них с Алехандро. Нет, что-то совсем иное, неразделимо связанное с их детством, с их талантом.
Кто этого не испытал, тот никогда не поймет.
А потому ей осталось только пожать плечами.
– До'нада. Поступай как знаешь.
И этого было достаточно. Он возвел очи горе, поцеловал кончики пальцев, коснулся ими груди, потом распрямил ладонь и обратил к Сааведре. Это означало, что он помолился и за нее.
– Матра, – прошептала она, когда он ушел, хрустя гравием. – Матра Дольча, хоть бы я ошиблась… Боюсь, все это не кончится добром. Мужчина не должен сразу после свадьбы бежать к любовнице.
Но ни одна любовница не отдала бы этого мужчину без боя.
Глава 29
Небрежным взмахом руки Алехандро отпустил молодого человека, который вызвался его проводить. Грихальва пора усвоить, что в их огромном Палассо герцог по крайней мере не заблудится по пути к комнатам Сааведры. Он бегом поднялся по лестнице, на верхней площадке Отворил дверь, прошел через гостиную в ателибрро. Сарио Грихальва стоял у растворенного настежь окна и смотрел на внутренний двор.
Верховный иллюстратор оглянулся, как только Алехандро подошел к мольберту с незаконченной картиной. Решимость герцога сменилась замешательством и благоговением.
– Матра Дольча! Такого я не ожидал!
– В самом деле? – Красивое, выразительное лицо Грихальвы было бледным, губы собраны в трубочку, словно он намеревался плюнуть. – А я совсем недоволен. Начну заново.
– Заново? Зачем? Она же великолепна!
– Убогая мазня. – Грихальва подошел к мольберту, небрежно накинул ткань на картину. – Начну сначала. Алехандро был напрочь сбит с толку.
– Постой, но если мне нравится…
– Ваша светлость, я всю жизнь учился живописи, не правда ли? Граццо, позвольте мне признать, что это далеко не лучшая из моих работ. Я бы никогда не осмелился судить о том, как вы правите герцогством.
И тут Алехандро вспомнил, зачем пришел. И оживился.
– Я как раз об этом и хотел тебя попросить, – произнес он скороговоркой. – Ты не против?
Грихальву этот вопрос застиг врасплох. Впервые Алехандро видел его в такой растерянности.
– Вы хотите, чтобы я… стал вашим советником?
– Согласен?
На лице Грихальвы за краткий миг сменилось столько выражений, что герцог не успевал их распознавать. Последнее выражение задержалось подольше. Мрачное высокомерие.
– Ваша светлость, это они вас подговорили? Испугались за вас и Тайра-Вирте?
– Ты о ком? Кто меня подговорил?
– Конселос. Скорее всего, марчало до'Нахерра, Серрано, консело до'Саенса… – Темные глаза были бездонны. – Да, ваша светлость? Они сговорились и роют мне яму, хотят выставить на посмешище…
У Алехандро вырвался смешок.
– Ошибаешься. Это у тебя есть шанс выставить их на посмешище.