— Карридо, мы с тобой уже, наверное, целый час как ушли! — крикнула она Арриго через плечо. — Это же страшно невежливо! Она сделала паузу, чтобы дать слугам возможность прислушаться.
— Посмотри, как там мое платье на спине — хорошо застегнуто? Не знаю, что мне делать с прической. О Арриго, ну зачем тебе понадобилось вытаскивать все шпильки!
Мечелла услышала, как он задохнулся от возмущения, и, весело смеясь, пошла дальше по коридору. Поравнявшись с горничной, она нарочно вздрогнула.
— Ой, не могли бы вы оказать мне огромную услугу! Когда у вас будет свободная минутка, сходите, пожалуйста, за моей шалью. Она там, в маленькой комнатке в конце коридора. Мне надо бежать обратно в залу — принесите мне ее туда. Граццо.
Девушка, увидев царящий в маленькой комнатке беспорядок, придет к нужным ей, Мечелле, выводам и расскажет всем слугам в Палассо, что дон Арриго просто не смог удержаться, когда увидел такую замечательно красивую донью Мечеллу. А лакей подтвердит ее слова. Завтра к полудню вся Мейа-Суэрта поверит в эту сказку. Что Мечеллу полностью устраивало.
Она сбежала по лестнице на первый этаж. Сердце отчаянно колотилось. В десяти шагах от двери бальной залы Мечелла остановилась — наступило прозрение.
Это она, принцесса Мечелла Гхийасская, говорила такие вещи! И с такой целью! Да еще и получала от всего этого удовольствие! Но она давно уже перестала быть той неопытной девочкой. Она донья Мечелла из Тайра-Вирте, будущая Великая герцогиня, и она скажет все что потребуется, чтобы защитить себя. Более того, она беременна от человека, который ее любит, и сделает все, чтобы защитить его и их ребенка.
Как бы ей хотелось сейчас опереться на сильную руку Кабрала! Если бы здесь была Лейла, она бы улыбнулась и подмигнула Мечелле, чтобы ее подбодрить. Но Мечелла здесь одна, и ей придется пройти через все это самой. Худшее уже позади. Несмотря на все свои предыдущие опасения, она не испытывала к Арриго ни малейшей жалости. Пусть себе живет в выдуманном мире, ее выдумка станет ему поперек горла.
Мечелла снова откинула волосы за спину, сделала глубокий вдох и вошла в залу. Первой, кого она увидела, была Лиссина, взгляд которой вновь и вновь невольно обращался к ее обнаженным плечам. Лиссина была слишком тактична, чтобы обсуждать синяки, оставленные пальцами Арриго, но Мечелла знала, о чем она подумала.
О чем все они подумали, не могли не подумать, когда вернулся Арриго. Его лицо раскраснелось, волосы взлохмачены, верхняя пуговица мундира застегнута не правильно. Мечелла почувствовала, как запылали ее щеки при взгляде на эту картину, и с удовлетворением подумала, что все считают ее смущенной. На самом деле ее лицо пылало лишь потому, что она изо всех сил сдерживала смех. Особенно когда мать Арриго поправила ему воротник, как будто он все еще был пятилетним мальчиком. Последним штрихом послужило явление глупо улыбающейся горничной с шалью в руках. Мечелла поблагодарила девушку, оглянулась, как бы сконфуженная, и завернулась в шаль, полностью закрыв плечи.
В награду за все ее муки ей удалось увидеть лицо той женщины, Грихальва, стоявшей в другом конце залы. Застывшая от потрясения, с плотно сжатыми от ярости губами, Тасия выглядела сейчас на все свои годы, и даже еще постарше. Арриго шагнул в сторону той женщины, она заметила его, и он встретил лишь ее удаляющуюся спину.
Мечелла обернулась к Лиссине и с ослепительной улыбкой спросила:
— Надеюсь, я не пропустила фейерверк?
Когда Коссимио и Гизелла прибыли в Корассон на летний отдых, Мечелла сообщила им радостную новость.
— И ведь на Фуэга Весперра! — захихикал Великий герцог. — Прямо в день праздника оплодотворения! Как умно ты все устроила, Мечелла! — Он подмигнул.
Мечелла вспыхнула — легкая задача, если вспомнить обстоятельства дела, — и не стала поправлять ошибку Коссимио в определении сроков. По ее собственным расчетам, это случилось в ту ночь, когда с неба лился сверкающий звездный дождь Астравенты. Они с Кабралом не разрушили легенду о том, что в Корассоне нельзя зачать ребенка, просто они встретили праздник, как это положено у сельских жителей, на полянке под ивами. Так что у ребенка должна быть особенная душа, сошедшая со звездного неба, чтобы укрыться в ее лоне. Мечелла сияла, казалось, ребенок, словно искорка, освещал ее изнутри, — ребенок человека, которого она любила и который сам искренне любил ее. Единственным, что омрачало счастье Мечеллы, было то, что Энрей, узнав о состоянии сестры, категорически запретил ей присутствовать осенью на его коронации. В его письме, кроме поздравлений, было также весьма категоричное заявление, что он будет коронован в любом случае, с ней или без нее, что его Грихальва пришлют ей десяток картин с изображением этой церемонии, и если она думает, что он не прикажет своей страже на границе отправить ее назад, в Тайра-Вирте, то она просто плохо его знает.
"Потому что если у меня не будет собственного наследника, Челла, а твой ребенок окажется мальчиком, то именно он станет королем Гхийаса после меня. Так что оставайся дома, сестричка!"
— Надеюсь, ребенок родится попозднее и будет некрупным! — в который раз сказала Лейла своему мужу. Она повторяла это не реже трех раз в неделю, с тех пор как Мечелла сообщила им, что беременна.
Они с Северином гуляли по холмам, собирая травы. Лейле они были нужны для духов, а Северину — для составления красок. Оба были опытными травниками, но специализировались в разных областях и во время этих прогулок открывали для себя немало нового. Лейла узнавала о магических свойствах растений, Северин — о различных способах получения из них ароматических эссенций. Девушка зачарованно и испуганно внимала его рассказам о том, как определенные заклинания, произнесенные в определенном состоянии духа, могут разбудить и закрепить магию в картине. Один цветок окажет нужное влияние, другой не сможет этого сделать, а чтобы воспользоваться магией третьего, надо произнести совсем другие заклинания. И иллюстратор должен знать их все, должен вызубрить целые куски из Фолио.
— Ах, если бы только существовала такая травка, — вздохнула Лейла, обрывая вербену, — чтобы я могла ее как-нибудь заварить, ты — поколдовать над ней, мы подмешали бы это всем в пищу, и все бы поверили, что ребенок, родившийся со всеми волосами и в восемь фунтов весом, может быть недоношенным!