Ого! А что же за буря только что пронеслась над головой? Впрочем, есть вопросы, ответы на которые лучше не знать.
– Я уйду завтра. А сегодня хочу попрощаться с Косарем, мы провели много времени вместе и будет неприлично…
– Нет.
– Извини, не поняла.
– Наедине с Косарем ты не останешься, – спокойно ответил Рогор.
Инстинкт самосохранения подсказал – возмущаться сейчас не стоит. Поэтому спросила очень тихо и осторожно:
– Почему?
– Такое общение компрометирует тебя.
– Но он мой друг. Да и какая разница, если завтра я исчезну?
– Наедине с Косарем ты не останешься, – повторил Рогор уже злее. – Общаться будете только в присутствии Санаминэля.
Я не удержалась:
– То есть общество одного мужчины меня компрометирует, а с двумя – никакого криминала?
На щеках главнокомандующего вспыхнули багровые пятна, глаза презрительно сузились.
– Маги не приемлют женщины.
– Геи что ли? – удивилась я. Ни один из виденных магов подобных подозрений не вызвал.
– Кто такие геи? – переспросил Рогор.
– Ну… мужчины, которых привлекают… другие мужчины.
Лицо горанца будто окаменело. Я отступила на шаг, опасаясь очередной вспышки гнева. Но когда к Рогору вернулся дар речи, его голос прозвучал совершенно буднично:
– Только им такой вопрос не задай ненароком. Маги хранят целомудрие всю жизнь. Связь с женщиной для них позорна. К тому же за неё казнят.
– Почему?
– При контакте с женщиной, – со вздохом отозвался Рогор, – маг теряет часть своей силы.
– Бедненькие, – не удержалась я и тут же схлопотала суровый взгляд. – Но казнить‑то зачем?
– Чтоб другим неповадно было!
– А… А причём здесь моя репутация? Если думаешь, что я не заметила, как ты увильнул от ответа…
– Это не обсуждается! – отрезал горанец.
Ладно, ладно… только не ори, пожалуйста. А вообще, я полагала, Железный Рогор может позволить себе говорить правду. Почему не признаешься, что желаешь быть в курсе наших разговоров? У нас с Косарем секретов нет.
И ещё, у меня такое чувство, что ты пытаешься натравить Косаря на мага. Брежу, да?
– Если это всё, вот твоя комната.
Перст Рогора указал на маленькую дверку в глубине спальни, а я уже устала удивляться внезапным бзикам главнокомандующего. Страх тоже потеряла.
– Спасибо. Но я хотела бы погулять по городу.
– Нет! Ты разве не понимаешь насколько это опасно? Город подчиняется нам только формально. В любой момент может вспыхнуть бунт. Я даже под охраной тебя не отпущу.
Я глухо застонала и закатила глаза. Ну кто решится напасть на вооруженных горанцев?
Рогор будто мысли прочитал:
– Врагам не обязательно нападать открыто. Вас могут отравить в каком‑нибудь трактире, например.
О… Всего пару дней назад считала, что это я – параноик! Чёрт, вот в чём, а в этом Рогора никто не переплюнет!
– Ладно. Тогда по замку пройдусь.
– Нет!
Я глупо хлопала ресницами, а Рогор багровел.
– В замке тоже опасно, – соблаговолил объяснить он. – Пока мы проверили только один этаж, и только это крыло находится под контролем. Но даже по нему гулять не советую.
– Почему?
– Кругом воины. Ты скомпрометируешь себя.
– Опять? – выпалила я, но Рогор и бровью не повёл. – Значит, единственное безопасное место – это вон та кладовка?
Я ткнула пальцев в указанную главнокомандующим дверь.
– Всё верно.
– Я что, в плену?!
– Нет. Ты под надзором, – рявкнул Рогор. Зыркнул чернющими глазами и снова указал на кладовку. – Иди.
Я не шевелилась.
Чтобы смотреть главнокомандующему в глаза приходилось задирать голову, а когда смотришь снизу вверх, гневного взгляда ну никак не получается. Максимум – суровая мольба.
– Настя, я всё сказал. К тому же, это не кладовка. Это комната кормилицы, как понимаю.
– Ты собираешься меня запереть? – прошипела я. С тем же успехом котёнок может возмутиться на взрослого бойцового ротвейлера.
Рогору выяснения порядком надоели, спорить он не стал. Просто схватил за руку, подтащил к дверце и, пнув створку ногой, закинул меня внутрь. Я пролетела пару метров, запнулась и растянулась на кровати.
Комната оказалась чуть больше стандартного купе, так что, назвав её кладовкой, я не ошиблась. Половину пространства занимала кровать модели «мечта садиста»: до того жесткая, что даже от одного взгляда на неё кости ломит. Ещё четверть – письменный столик. Оставшийся пятачок был застелен умильным ковриком с растительным узором. Свет лился из единственного, крошечного окошка под потолком. От тюремной камеры комната отличалась только наличием шёлковых «обоев» на стенах.