— В тот день они с Матвеем с утра на склад ко мне приезжали, — заметила Тунук. — Так я им сказала, что без разрешения председателя не могу выдать и зернышка. А они, значит, тогда к вам поехали…
— Ведь это Бокон тебя завскладом устроил? — спросила Уулча. — Небось поживиться надеялся.
— Наверно… — задумчиво сказала Тунук.
«Права Уулча. Не зря Бокон так хотел, чтобы именно я заменила завскладом, ушедшего на фронт. Видно, уже тогда начал опутывать меня своей сетью», — подумала Тунук, вспоминая далекие военные годы.
Она будто наяву услышала вкрадчивый голос Бокона: «Ты будешь завскладом, Тунук. И не возражай. Я уже договорился с председателем. Да и нет в аиле лучшей кандидатуры, чем ты. Образование у тебя есть. Работа нетрудная. Если что — мы рядом, всегда поможем».
Тунук долго отказывалась, но Бокон все-таки уговорил ее. А мать была так рада: «Не упускай, доченька, своего счастья. Спасибо Бокону, вспомнил твоего отца, поддержал, поднял тебя. Ведь теперь все в его руках…»
В помещении склада, кроме мешков с пшеницей и ячменем, было несколько мотков веревки, конская упряжь. В отдельном углу хранились продукты для горячих обедов рабочим и мешки с несортовой пшеницей, которую выдавали вместо аванса. Вручая ключи от склада, председатель предупредил Тунук: «Дочка, большая ответственность теперь на тебе. Здесь все наши запасы зерна. Будь осторожней. Немало еще есть среди нас проходимцев».
Бокон первое время приходил несколько раз, брал понемногу зерна, мол, у того-то мука кончилась, у другого. Но когда в очередной раз она попросила принести разрешение председателя, Бокон перестал тревожить ее.
Тунук чувствовала себя неуютно в холодном, мрачном помещении склада, выходила наружу и, так как работы в самом деле почти не было, сидела вышивала. За зиму она послала на фронт несколько посылок с носками, варежками, вышитыми платочками. Вышивая очередной платочек, она тайно надеялась, что он попадет к Нуру, на каждом мелкими стежками ставила метку: «От Тунук».
Она успела увидеть Нур-агая перед отправкой на фронт. В тот день подруги провожали в армию дядю Кербез. Перед районным военкоматом толпилось множество народу. Шум, гам, смех и слезы. И вдруг совершенно неожиданно Тунук увидела Нура. Он стоял в стороне, в тени тополей. Сутулый старик, по всей видимости отец, успокаивал плачущую женщину, видимо мать. На Нуре была та самая белая рубашка, в которой он принимал экзамен.
— Как доедешь, сразу напиши… жеребеночек мой, — мать обняла его, прижала к груди.
— Крепись, сынок. Пусть бог даст тебе силы, а нам терпение. Увидимся ли еще? — голос отца дрожал от волнения.
— Не печальтесь понапрасну. Не я один на фронт ухожу. Что толку от слез? Не плачь, мама… — Нур нежно поцеловал мать. — Мы вернемся. С победой вернемся!
— Мед тебе на уста, родимый мой. Да сбудутся слова твои. Береги себя. А мы уж как-нибудь проживем… — Женщина вытерла глаза уголком платка.
— А ты кого провожаешь, Тунук? — Заметив девушку, Нур обрадованно шагнул к ней.
— Дядю Кербез. Вон они стоят, — показала Тунук на подружку и ее отца.
— Как ребята поживают? Чем занимаются?
— Работают в колхозе.
— Молодцы! Теперь на вас вся надежда. Но и учебу не забывайте… — Нур-агай шутливо погрозил ей пальцем. — Ну, надо прощаться, давай руку.
— Счастливого пути, агай, — только и сумела выдавить Тунук.
— Спасибо…
И он ушел. Чувствовалось, что ему хотелось постоять рядом с ней, что-то сказать, но, видно, ему было неловко перед родителями. Навсегда ей запомнился его прощальный взгляд, печальный и светлый…
Подошла Кербез. Тем временем всех новобранцев построили, пересчитали, а потом посадили в телеги. Смятенная, взбудораженная толпа подхватила Тунук и Кербез. Все побежали вслед за телегами, толкаясь, падая, плача, не замечая ничего и никого, кроме того, единственного, самого дорогого, которого увозила сейчас телега…
После этих проводов время, казалось, остановилось, застыло студнем. Почти каждый день ей снился Нур. То он с винтовкой наперевес бежит в атаку, то одиноко бродит в лесу. А часто она видела во сне, будто он написал ей письмо, но стоило ей взять его в руки, как белый конвертик таял как снежинка и на ее ладони оставалась только прозрачная капля воды.
Через два месяца ей и в самом деле пришло письмо от Нура. Он писал, что пока их обучают военному делу, на фронт отправят через два-три месяца, передавал горячий привет всем преподавателям их школы, бывшим ученикам, просил написать ответ. И все. Тунук мучилась почти неделю, сочиняя ответ, наконец, исписала несколько листов аильскими новостями, а в конце дописала: «Я каждый день вижу вас во сне. Очень соскучилась…» — но устыдилась написанного и усердно зачеркала эти строчки. В ожидании ответа она измучилась, исхудала до неузнаваемости. Думая, что, может, ее письмо не дошло, затерялось по пути, написала еще несколько. Но писем от Нура больше не было.