— Не надо, обожжешься, я сама. А ты, пока я чай заварю, принеси из той комнаты пиалы.
Тунук зашла в боковую комнатку за прихожей. У окна стояли старенький стол, два стула. К стене приделана полка, на которой аккуратно расставлены книги, тетради. Над ней фотография: Нур и какой-то парень, видно, его товарищ. Нур стоит простоволосый, радостно улыбается. Тунук дрожащими руками сняла со стены фотографию. Было видно, что снимок еще школьный, такой ребяческий задор был в глазах Нура. «Возьму ее с собой!» — решила Тунук, уже не в состоянии осознать, правильно ли она поступает. Лишь одна мысль была сейчас в ее голове: теперь она сможет каждый день, нет! — каждый миг смотреть на любимое лицо. Нежно погладив фотографию и машинально оглянувшись на дверь, она спрятала снимок на груди, но тут же вздрогнула от внезапной догадки: «Ведь это единственное, что осталось у стариков… Каково будет им, если я унесу и фотографию…» — и повесила снимок на место.
Послышался голос матери Нура:
— Что ты там, доченька? Никак найти не можешь?
— Нашла! — Тунук взяла пиалы и вышла из комнаты Нура.
Мужчины молча сидели, погруженные в невеселые думы. Старик внимательно оглядел хмурые лица возчиков, спросил:
— Наши еще отступают?
— Отступают, — ответил кто-то.
Все в том же невеселом молчании выпили чай, прочли молитву. Потом гости попрощались с хозяевами и вышли. Тунук задержалась, помогла старушке прибраться. Старая женщина задумчиво наблюдала за умелой девушкой. Потом внезапно обняла, нежно поцеловала ее:
— Пусть беды обойдут тебя стороной, доченька!.. Родители у тебя есть?
— Мать… Отец умер, когда мне четыре года было…
— Кем работаешь-то?
— Завскладом.
— Это хорошо. Значит, верят тебе люди, уважают.
Покраснев от смущения, Тунук робко спросила:
— Наш агай часто вам писал?
— Два письма всего пришло… — вздохнула старушка и попросила: — Доченька, раз уж мы о письмах вспомнили, будь добра, прочти мне их еще раз…
— Хорошо. Пока возчики грузят телеги, у меня есть время.
Они зашли в комнатку Нура. Мать торопливо вытащила из сундука узелок с письмами.
Тунук с волнением вынула письмо из конверта, дрожащим голосом начала читать. Старушка, затаив дыхание, внимательно слушала, повторяя беззвучно некоторые слова вслед за ней.
— «Мама, вы пишете, что жалеете о том, что я не успел привести в дом невестку, помощницу вам, что вам так хочется понянчить внучат. Все еще впереди, мама. Помните, я как-то говорил вам, что есть одна девушка, которая очень нравится мне, но она еще совсем юная? Я верю, что когда-нибудь мы вместе придем в наш дом…»
— Прочти мне это еще раз, — попросила вдруг старушка.
Комок подступил к горлу Тунук; закрыв платком лицо, она отвернулась. Мать Нура побледнела, изменилась в лице, порывисто обняла девушку. Тунук прижалась к ее груди, зарыдала.
Старые люди сдержанные. Старушка ласково поцеловала девушку, погладила по голове:
— Успокойся, милая. Спасибо тебе за доброту твою. Успокойся, да буду я жертвой твоей… Успокойся…
Из дальней комнаты послышались печальные звуки комуза. Тунук подняла голову, вытерла уголком платка слезы. Вдруг она заметила в узелке с письмами еще один тоненький конвертик, торопливо надписанный чужой рукой. В конверте был листочек бумаги. Написано по-русски. «Так вот она какая — черная бумага!» — вздрогнула Тунук. Развернула: «Ваш сын геройски погиб…» — и, не читая дальше, сунула обратно в конверт.
Снова послышались звуки настраиваемого комуза, видно, аксакал решил сыграть другую мелодию.
— Старик мой виду не показывает, — сказала с жалостью старушка. — Я-то знаю, каково ему… Придет с работы и сидит молчит или на комузе играет. О, долго играет. Но жить-то надо, суетимся вот… Спасибо тебе, что не забыла Нура, навестила нас, стариков… Ну ладно, пора тебе, наверно, идти, а то как бы товарищи твои не заругались. Прощай. Пусть счастье всегда будет с тобой. Как я мечтала о такой невестке, как ты… — голос старушки был полон горечи. — Дай бог тебе счастья, доченька…
При виде изможденной тоской и горем старухи, ее угасающих глаз у Тунук выступили слезы, но она сдержалась, закусив до крови губы. Обвела прощальным взглядом старые яблони, окружившие дом, скамейку под раскидистым абрикосом.
Выйдя за калитку, она увидела перед домом выстроившиеся телеги, молча стоявших возчиков. «Обругают», — подумала невольно она, но никто не сказал ей и слова. Как только Тунук забралась на телегу, по лошадиным бокам хлестнули плети, жалобно заскрипели колеса…