Тунук зашаталась от тяжести, но устояла на ногах, напрягаясь изо всех сил, кое-как донесла мешок до весов.
— Вот молодец! Всегда бы так, — лукаво улыбнулась Балбан-апа, но женщины вступились за Тунук:
— Она нам и так всегда помогает. Прежний-то завскладом руки боялся испачкать!
Балбан-апа нагрузила на Тунук еще один мешок с зерном. Когда та тащила его к весам, в склад вошел Бокон.
— Ого! Что я вижу? Завскладом заставили мешки таскать? — удивился Бокон и направился к ней, собираясь помочь.
— Оставь ее, Бокон. Молодым работа к лицу. Лучше сам помоги женщинам, — сказала Балбан-апа.
В глазах Бокона мелькнула растерянность. Он покраснел от злости, но быстро взял себя в руки. Бокон помог Тунук поставить мешок на весы, а потом скинул пальто и подошел к Балбан-апа:
— Ну-ка, Балбан, помоги мешок поднять!
Бокон помогал им, пока они не перетаскали все мешки. Женщины уже ушли домой, а он все ходил по складу, мрачный, то и дело вытирая платком пот с лица.
«А с чего ему радоваться? Трех месяцев не прошло, как жену похоронил», — подумала с жалостью Тунук.
— Тунук, я, видно, сегодня не успею домой заехать. В райком надо. Бюро сегодня. Зайди к нам, передай сестре, что я, наверное, не смогу сегодня вернуться, — попросил Бокон. — И пусть она позовет к нам на завтра муллу Жусупа. Передашь, ладно?
— Ладно, — кивнула Тунук, надевая свой старенький полушубок.
— Отцовский, что ли? — спросил Бокон, показав на полушубок.
— Да. Мать перешила, — ответила Тунук.
— Нельзя девушке мужские обноски носить. На, купи себе шубу, — Бокон неожиданно вынул из кармана пачку денег и подал Тунук.
— Нет, что вы! Не возьму я! Не надо!
— Бери, бери. Мать у тебя старая. Да и сама только начала работать. А у меня этого добра хватает. Потом отдашь, — Бокон бросил деньги на стол и вышел.
Тунук растерянно опустилась на табуретку. Она долго сидела, не зная, брать деньги или не брать. Тунук никогда еще не видела так много денег. «Может, у матери спросить? — подумала она. — Небось скажет — бери, мол, пока дают. Нет, отнесу их лучше сестре Бокона и отдам. Мне пока и отцовского полушубка хватит. После победы наряжаться буду», — Тунук завязала деньги в платочек и пошла к дому Бокона.
Услышав скрип открывшейся двери, Сурма, думая, что пришел брат, вскочила на ноги:
— А, это ты, Тунук. Проходи, доченька.
— Бокон-аке просил передать вам…
— Да ты присядь, родная, присядь сначала! — перебила девушку Сурма. — Ты ведь теперь любимица всего колхоза. Даже не любимица, а кормилица! Хоть я живу в другом аиле, но все знаю. Когда услышала, что завскладом тебя сделали, знаешь, как я обрадовалась! Пусть бог всем даст таких соседей, как вы. Когда умерла бедняжка Мокюш, вы нам так помогли, будто не у нас было горе, а у вас. Спасибо вам!
— Как не помочь. Горе ведь к любому может заглянуть…
— Эх, милая, всякие бывают люди-то. Помню, прошлой осенью старик один в нашем аиле умер. Дождь уже вторую неделю подряд лил, грязь всюду непролазная… Пришли люди с покойным проститься, а у него домишко чуть побольше курятника, не поместиться. Пошли к соседу, а он, сосед-то, закрыл дом свой на замок и уехал пораньше вместе с женой в гости, в другой аил. Положили старика в землю, вернулись с кладбища, глядь — нам навстречу этот сосед идет да горе такое на роже изображает. Стали его аксакалы ругать, а он даже не покраснел. Отшутился сквозь зубы и ушел к себе. Он ведь боялся, что грязи ему люди в дом нанесут… Такие, как он, видать, и не думают, что и им когда-нибудь придется помирать… Все мы люди. Все мы не без греха. И все же надо быть человеком.
Сурма расстелила достархан, принесла чай. Тунук хотела помочь ей, но Сурма усадила ее обратно:
— Сиди, милая. Я сама. Ноги покуда еще держат!
Она разложила на скатерти румяные лепешки, масло, вареное мясо, изюм, сахар.
— Ах, да! — вспомнила вдруг Тунук. — Бокон-аке просил, чтобы вы позвали на завтра муллу Жусупа. Сам он на бюро райкома поехал. Сказал, что, наверно, не приедет уже сегодня.
— Ладно, ладно. Ты чаю попей. Мы ведь только что с твоей матерью чаевничали. Посидели, поговорили.
— О чем?
— Да все о той же войне, проклятой! Оба сына там моих. Правда, письма от них приходят, не жалуюсь. Как узнаешь про зверства немчуры, так волосы дыбом встают! Пишут, людей целыми аилами сжигают! Звери они, что ли? Ох, лишь бы добром все кончилось. Может, за прегрешенья наши они посланы?
— А где сейчас ваши сыновья?
— Около Сталинграда. Недавно письма получила от обоих… Эх, видно, из-за детей сердца у матерей раньше времени устают. То о них думаю, то о брате. Бокону в этом году сорок шесть будет. Сорок пять ему сейчас. Самый расцвет для джигита. Сказано же древними: зрелость приходит к мужчине в пятьдесят лет! Хорошо бы теперь невесту ему подходящую найти… Ведь она у него как сыр в масле будет кататься! Дом, скот есть. Председатель. И дети, бог даст, будут. Хорошая жена была Мокюш. Да не дал ей бог счастья. Ни детей не дал, ни жизни долгой. Думаю иногда: неужели не сжалится господь, не даст детей Бокону?.. Ты пей чай-то, пока горячий. Небось замерзла в складе своем?