Во время обеденного перерыва только и было слов, что о новом агрономе, о его неверной жене.
— Не дождалась, — укоризненно покачала головой Ширин.
— Не все же такие, как мы, — сказала со вздохом Гюльжар. — Уж сколько лет, как кончилась война, а мы с тобой все ждем…
— Она небось жалеет теперь, что такого парня на кого-то променяла, — заметила Кербез, которая с этого года тоже работала в бригаде Тунук.
— Что, понравился он тебе? — лукаво спросила Гюльжар.
— А как же! Парень толковый, умный, не важничает.
— И работу свою знает, — заметила Ширин.
— Он до войны техникум окончил! — вставила Гюльжар.
— Да вы, я смотрю, уже все по полочкам расставили! — улыбнулась Тунук.
— Надо теперь хорошему джигиту хорошую невесту подыскать, — сказала Гюльжар. — Чем черт не шутит, может, он останется совсем в нашем аиле?..
В августе табак вымахал высотой в человеческий рост. Половина его уже отцвела, листья налились соком, уплотнились. Сбор листа проводили ночами. Тунук и Кербез работали на соседних рядках. Мягкий лунный свет заливал все вокруг, веял прохладный летний ветерок. Было легко и дышать, и работать.
С дальнего края поля послышался звенящий, как колокольчик, девичий смех, кто-то запел:
Гибкий голос девушки долго еще дрожал в ночной тишине, и слышен был лишь треск срываемых листьев да чей-то вздох иногда. Вдруг в небо, будто стремительный ястреб, взлетел сильный голос джигита, налетел, заворожил всех:
Снова зазвенел девичий голос, и с еще большей силой взлетел голос джигита, поддерживая, лаская нежную девичью песню, сплетаясь с нею в одну.
Радостно слушала Тунук эту песню счастья, казалось, пела ее душа. «Чего я радуюсь? Чему?» — вдруг подумала она, и от этой мысли у нее будто все оборвалось внутри.
Кербез уже кончила обрывать свой рядок.
— Эй, Тунук, ты чего задумалась? — крикнула она.
Тунук, не отвечая, торопливо принялась за работу. Кербез стала помогать ей.
— Не надо, я сама.
— Вместе веселей.
Когда они, неся охапки листьев, подходили к краю поля, вдали показался одинокий всадник. В ночной тишине отчетливо слышен был дробный перестук копыт скачущего галопом коня.
— Кто это так несется? — удивилась Тунук.
— Не разберешь отсюда, — сказала Кербез.
Подскакав к ним, всадник натянул поводья.
— Бог в помощь! — Подруги узнали голос Салмоора.
— Спасибо на добром слове.
— Я тут у поливщиков был, решил и к вам заглянуть.
— Мы вам всегда рады! — сказала Кербез.
— Хорошо работаете. А песни ваши даже в Жаларыке слышно! Все поливщики заслушались, мотыги порастеряли, — пошутил Салмоор.
— Ой, господи! — Тунук улыбнулась. — Выходит, мы им работать мешаем?
— Нет-нет! Они после ваших песен такие канавы прокапывают, какие в другое время и пятером не смогли бы.
Тунук и Кербез рассмеялись.
— Ну, ну, сочиняйте дальше! — весело сказала Кербез.
— Нет, правду говорю, — Салмоор лукаво улыбнулся. — Возьмете меня в помощники?
— Одежду испачкаете, — заметила Кербез.
— Ничего. Одежда — дело наживное.
— Все-таки лучше наденьте вот это. Правда, это женское…
— Пускай, — Салмоор натянул на себя просторное женское платье. — Ну как? Хорошая из меня невеста вышла?
Тем временем к хохочущим девушкам подошли Гюльжар и Ширин.
— Бог в помощь, тетя агрономша! — улыбнулась Гюльжар.
— Спасибо.
— Заблудились, видно?
— Да нет, специально приехал, на вас посмотреть.
— Покажете, как надо листья обрывать?
— Я же рассказывал.
— А вы на деле покажите. Говорить — всякий мастер.
— Верно, — согласился Салмоор.
— Что-то редко вы к нам заглядываете, — заметила Гюльжар.
Салмоор, не отвечая, молча принялся обрывать листья с ближнего рядка. Тунук и Кербез взяли соседние рядки. Ушли к своим рядкам и Гюльжар с Ширин.
— Вы знали мужа Гюльжар? — неожиданно спросил Салмоор.
— Не очень. Помню, он во Фрунзе учился. Приезжал почти каждый выходной. Высокий такой, симпатичный. Стихи его в районной газете часто печатались, — ответила Кербез.