— И с людьми, значит? Со мной, например? — звенящим голосом спросила Айке-байбиче.
— Что я тебе сделал? Когда? — отец с искренним удивлением взглянул на нее.
Боясь, чтобы не вышла ссора, мать вмешалась в разговор:
— Да что вы спорите по пустякам! Чай уже остыл. Давайте я вам горячего налью. Айке, попробуй маслица, — она пододвинула миску к старухе.
Но та не унималась:
— Это не пустяки! Мы люди, а не волки!
— Ты что, Айке, загадки загадываешь? Чего ты ко мне прицепилась? — не выдержал отец. Он покраснел от злости.
— За что ты Кокжала повесил? — гневно спросила старуха.
— А, этого пса, что ли, вчерашнего? — отец коротко хохотнул. — Ха, я-то думал, ты что-нибудь серьезное скажешь. Да таких вон сотня по улице бегает. Я тебе завтра точно такого же приведу!
— Нет, Калман, такого же ты не приведешь! — дрожащим от негодования голосом сказала Айке-байбиче. — Мой сын его щенком маленьким домой принес, спать без него не ложился. Пятнадцать лет мы с мужем чабанили. И все годы Кокжал помогал нам. Это благодаря ему наша отара всегда была в целости. На нем живого места не осталось от волчьих зубов. Родимые сейчас мои далеко: сын в госпитале, старик в Казахстане… Один Кокжал у меня оставался, и того ты лютой смертью убил. Будто не паршивую овчину он погрыз, а тело твоего покойного отца!
— Ишь какая жалостливая! — ухмыльнулся отец. — Чего ж ты тогда с цепи его спускаешь?
— Всю зиму он на цепи просидел. Жаль мне стало. Хоть и зверь, а тяжко все время на привязи сидеть, — вот и отпустила на ночь, думала — утром привяжу… — сокрушенно вздохнула старуха.
— Ты его отпустила, а он овчину погрыз. Вот я его со злости и пристукнул, — равнодушно сказал отец.
— А на вербу кто повесил?
— Я. Больно живучий оказался. Чтоб не мучился долго.
— Из жалости, значит? — усмехнулась Айке.
— Тут не то что собак, нас некому пожалеть! — сердито буркнул отец.
— Видно, овчина бесценная была?
— Дело не в ней. Ты, Айке, говори, да не заговаривайся! Я пса повесил, чтоб другим неповадно было. Нужна собака — на цепи держи, корми. Не отпускай шляться где попало, — зло сказал отец.
— А знаешь, какой урок ты преподал на самом деле? — не отставала старуха.
— Какой? — процедил сквозь зубы отец. Руки его нервно комкали край скатерти, взбугрились желваки, глаза с ненавистью впились в Айке.
— Урок жестокости, бесчеловечности! — гневно сказала Айке.
— Эй!.. — отец зарычал, сжимая кулаки. — Ты чего тут голову морочишь? Да я тебя сейчас вслед за твоим псом отправлю! — он поднялся во весь свой рост.
— А ну, попробуй, изверг! — Айке вскочила на ноги, бросилась к отцу.
Мать с воплем кинулась к ним, загородила старуху.
— Успокойся, байбиче, успокойся, прошу тебя! Ты же знаешь его.
— Ух, ведьма… — Отец, скрипнув зубами, вышел из дома, сердито хлопнув дверью.
Айке стояла выпрямившись во весь рост, руки ее дрожали:
— Изверг. Всех готов поубивать. Да накажет тебя бог…
Мать недовольно одернула ее:
— Ты что говоришь, Айке-байбиче? Выбирай слова-то.
Айке, не отвечая, вышла.
3
То ли в самом деле сбылось проклятие Айке, а может, на роду у него было так написано, но в последний военный год отца разбил паралич, громадное тело стало легким, как пушинка, ввалились, потускнели глаза. Ни знахари, ни знаменитый мулла не смогли помочь ему. Мать тоже сильно сдала от горя и хлопот. Кебек и Тезек научились разжигать печь, готовить, месить тесто и даже выпекать хлеб не хуже, чем некоторые аильские молодки. Кебек помнил, как говорила мать:
— Нам с отцом недолго жить осталось. Такова, видно, воля божья. Хорошо было бы, если женили бы мы кого-нибудь из вас, пока живы, но что поделаешь… А вы хоть тесто месить, еду готовить учитесь, покуда я с вами, чтобы потом людей не просить… И не ругайтесь никогда. Надо дружно жить…
Но братья ссорились и дрались довольно часто. Пользуясь разницей в возрасте, более крепкий Тезек частенько поколачивал братишку. Правда, и Кебек сдачи не жалел.
Помнится, как-то отвел их отец к болоту, заросшему камышом, на берегу Черной речки. Поверхность болота была покрыта ярко-зеленой травой, какими-то желтыми цветами. Сейчас это болото высохло, да и берега Черной речки уже не покрываются такой густой, сочной травой, как прежде. Люди говорят, что во всем виновато водохранилище, построенное в верховьях речки. А было время, когда на берегах Черной речки колхоз накашивал две-три скирды отборного сена, и потому тогда места эти тщательно охранялись от потравы. Вот сюда-то отец и привел их косить.