— У тебя что, дырки заместо глаз? Неужто не видел, что творишь? Это ж тебе не тяпка, чтоб стучать по ней как попало. Вот, глядите оба внимательно: берешь косу в левую руку, кладешь на чын, придерживаешь крепко, чтобы не шелохнулась. Лезвие косы должно лежать точно на ребре чына. Чуть что не так — погубишь косу. Для болотной, мягкой травы лезвие отбивают потоньше, а для жесткой травы или курая — потолще. Теперь смотрите, — отец искусно отбил ту часть косы, которую Тезек не успел изуродовать. — Учитесь отбивать на этой косе. Ту, хорошую, не трогайте.
Мальчуганы согласно кивнули.
— Покуда не скосите лужайку, домой не заявляйтесь! — пригрозил отец, а потом сел на коня и уехал.
Опухший от слез и побоев Тезек сразу же набросился на брата, срывая злость на нем:
— Я тебе сейчас этой косой кишки выпущу! Ты чего ябедничаешь!
— Я думал, он тебя бить перестанет, — начал оправдываться Кебек.
— Он меня за обман еще сильнее побил. Если бы не ты, мне бы не так попало. Сам теперь коси…
Кончили косить они поздно вечером. Смертельно усталые, с потрескавшимися губами и ввалившимися глазами, братья еле доплелись до дома…
— Алым, сколько раз тебе повторять! Заноси сразу в дом! — крикнул Тезек, когда Алым и Бюльдуркен поставили на землю тяжеленный сундук.
Его крик пробудил Кебека от воспоминаний. Он с нежностью поглядел на спокойно посапывающего на его руках малыша, поцеловал в пухленькую щечку. Вслед за сундуком в дом занесли газовую плиту. Потом Тезек послал Алыма за водой к речке, чтобы вскипятить чаю, а сам стал заносить в дом оставшиеся вещи.
— Аке, отдохните. Я сама остальное занесу, — сказала деверю Бюльдуркен.
— Я тяжелые узлы занесу, чтобы тебе потом не надрываться, — ответил Тезек.
Чай быстро вскипел. Ноздри защекотал ароматный запах жарившегося на сковородке куурдака — мелко нарезанной жирной баранины с луком.
Бюльдуркен расстелила на полу кошму, мягкие тушеки. Все с наслаждением уселись, сразу почувствовав усталость, замолчали, думая каждый о своем.
Сонная Дилдекан с удивлением смотрела на громадные горы, окружившие зимовку.
— Ты что задумалась, доченька? Иди принеси-ка скатерть, а я пока чай заварю, — окликнула ее мать.
Дилдекан сбегала за скатертью, расстелила, потом принесла пиалы, хлеб, сахар.
«Помощница маме растет», — подумал с радостью Кебек. Старших он оставил в интернате, чтобы от учебы не отстали, хотя им тоже очень хотелось сюда, в горы. Их первенец, дочь Кюлюмкан, уже заканчивала десятый класс, ей уже самой можно целый дом доверить. А эта озорница раньше только и знала, что играть с подружками в куклы, а здесь словно понимает, что некому, кроме нее, матери помогать. И братишку, Урмата, ей придется нянчить.
Подождав, пока Бюльдуркен разольет чай, Кебек сказал ей:
— Принеси то, что в куржуне. Новоселье отметим.
Бюльдуркен вынесла из дома бутылку белой и большой граненый стакан, видно предполагая, что пить будет только Тезек.
— Захвати еще один стакан, — попросил Кебек.
— А кто будет пить? — удивилась жена.
— Я буду, — спокойно ответил Кебек.
Бюльдуркен с удивлением посмотрела на него, потом молча вынесла маленький стаканчик.
— Наливай, — Кебек кивнул Алыму.
— Погоди чуток, — остановил того Тезек. — Поесть надо. А то на голодный желудок нельзя пить.
— А как же вы в магазине пьете без закуса? Понюхаете шапку — и все! — засмеялся Алым.
— А тебе что, не нравится? Сам-то чего не пьешь? Небось разбогатеть хочешь? — сердито сказал Тезек.
Поняв, что обидел его, Алым заторопился загладить свои слова:
— Теке, дорогой, я же шучу! А водку не пью, потому как хилый я для нее.
Алым доверху налил водку в граненый стакан.
— Мне чуть-чуть только, — сказал Кебек, подавая ему маленький стаканчик. — В честь новоселья, да и сказать хочу кое-что.
Алым плеснул водки в стаканчик. Кебек взял его в руки, откашлялся:
— Я сюда не из-за хорошей жизни приехал. Спасибо вам, что не забываете родства, переехать помогли… Выпьем за то, чтобы мы все были здоровы и счастливы, чтобы новое место принесло удачу и счастье!..
— Да сбудутся ваши слова! — поддержал Алым.
А Тезек молча кивнул, неторопливо, мелкими глоточками осушил стакан, потом с шумом выдохнул, вытер рукавом губы и опять принялся за куурдак. Заговорил он только после того, как Алым снова наполнил стаканы, а сковородка с куурдаком наполовину опустела. Он раскраснелся от выпитой водки.