— Зря ты, Кебек, нас не слушаешься. Зачем сюда приехал? Сам подумай: сколько знахарей, сколько докторов мы обошли. Никто не смог помочь. А вдруг здесь с тобой что-нибудь случится? В пустынных горах, вдали от людей… Без плохих слов, говорят, хорошего дела не сделаешь! Я тебе от чистого сердца говорю: подумай еще! Тебе и по дороге так плохо было…
— Я уже тысячу раз все обдумал, — отрезал Кебек. — Здоровому больного не понять. Мне уж белый свет не мил! Всю кровь из меня эта собачья болезнь высосала! Смерти я не боюсь. Но она, видать, решила сначала дождаться, пока я живым мертвецом стану…
Усы Тезека растопорщились, глаза недобро сощурились:
— Язык твой — враг твой! Слишком острый он у тебя. Ты чего мелешь? Лучше бы бога о спасении молил. Ты надежду должен иметь. Иначе не выздоровеешь.
Кебек скользнул взглядом по взъерошенным усам брата, сердито сдвинутым бровям, сильным, бугристым рукам, подумал: «Чего он так злится? Сам небось уверен, что я не жилец на этом свете. Да и сюда не ради меня поехал, боялся, что люди осудят. А теперь злится, что столько времени бесполезно потерял: все равно, мол, Кебек помрет, и придется опять все в аил перевозить, машину искать… А может, не поэтому?»
— На, налей, если осталось, — Тезек сунул стакан Алыму, с шумом отхлебнул чая, опять заговорил, не поднимая глаз на брата: — Не слушаешь ты никого. Думаешь, здесь у тебя райское житье будет? Ведь зимовку надо охранять, поле поливать, сено, зерно беречь, а это не всякому здоровому человеку под силу… А какой-нибудь дурак чабан и поколотит еще тебя, как щенка, если ему в голову взбредет, что его кормами обделил. Сам подумай, разве ж ты справишься? Бюльдуркен, бедняжка, надрываться будет…
Боясь, чтобы братья не поссорились, в разговор вмешалась сама Бюльдуркен:
— Аке, давайте я вам горячего чайку налью. Вам ведь еще обратно ехать. А ты чего, кичине бала, не пьешь? — спросила она у Алыма. У киргизов женщина не должна произносить вслух имена родственников мужа, поэтому Бюльдуркен обращалась к Алыму, называя его «кичине бала» — маленький мальчик, хотя тому уже было под тридцать.
Кебек понял беспокойство жены, подумал: «Не стоит спорить. Главное — доехали. Пусть себе ворчит на здоровье».
Алым налил оставшуюся водку в граненый стакан, подал Тезеку. Тот молча плеснул ее себе в рот, зажевал подогретым куурдаком.
— Ты все-таки подумай, Кебек. Себя ты будешь беречь или зимовку колхозную? Как бы не пожалел потом…
Кебек промолчал, хотя его уже начинало злить то, как Тезек корчит из себя заботливого братца…
Когда Тезек был в седьмом классе, умер отец, а вскоре после него и мать, и ему пришлось оставить школу. Он стал работать арбакечем-извозчиком в колхозе. Кебек продолжал учиться, взяв на себя все заботы по домашнему хозяйству. Тезек каждый день обязательно заезжал домой на обед и всегда что-нибудь привозил с собой: горсточку пшеницы, проса или овса. А летом, когда возил сено, завозил домой и сена. Зимой все это стоило немалых денег. Хватало и на еду, и на одежду, и даже на хмельную бузу, которая очень понравилась Тезеку. Однажды Тезек ушел из дома празднично одетый и где-то пропадал несколько дней вместе со своими закадычными дружками. А после следующего такого своего исчезновения привел домой смуглолицую, стройную девушку: «Это моя жена». С ней Тезек прожил всего год, а потом прогнал: недотепа, мол. Вторая, беленькая толстушка, тоже недолго была в их доме. Только третья, единственная дочь старой вдовы, смогла стать настоящей хозяйкой в доме. Добрая, ласковая джене[13] по-матерински относилась к Кебеку, и он искренне привязался к ней.
После седьмого класса Кебек тоже бросил школу. Время было трудное, в колхозе не хватало рабочих рук. Кебек устроился учетчиком на ток. Во время отправки зерна на мельницу он незаметно убирал два-три мешка с отборной пшеницей в сторонку, а если кто замечал, быстренько замазывал ему рот выпивкой или той же пшеницей. А Тезек уже был всеми уважаемым, всем нужным арбакечем. Братья завели кой-какую живность, зажили хорошо, как при отце.
Легкая жизнь быстро портит человека. Кебек пристрастился к выпивке, сменил одну за другой двух жен. Сейчас он не помнил даже их лиц. Бывало, придет в стельку пьяный, придерется ни за что ни про что и начинает бить. Какая же это выдержит? Прославился Кебек на всю округу, и уж на что после войны «дефицит» был на мужиков, а за него никакая девушка не хотела замуж идти, да и аильские молодухи уже не брались сватать за него. Два года проходил он в женихах, пока не встретил Бюльдуркен…