- Какого году выпуск? - Спросил Азанчеев, и тут же прервал себя, - хотя... не надо. - Стоявший напротив был младше, на год, может два. И Азанчеев не хотел знать. Потому что не хотел вдруг вспомнить это лицо другим, юным, -мальчишкой из прошлой жизни. Вместо этого он тихо спросил.
- Как ж ты?.. С этими?
- Нет, брат-гусар, - упрямо мотнул головой человек напротив - Это ты как? С этими?
- Что мелешь?! - Вскипел Азанчеев. - На мне погоны русского офицера! А ты что? Все предал!
- Зато солдаты от вас к нам бегут, - в английской форме. - Рявкнул круглолицый. - Привели в старину иноземцев. На тебе погоны русские, - а при мне честь! Русского офицера!
- Ты!.. Про честь!.. - Азначеев до крови закусил губу. - К черту! В позицию!
- И правда. А то уши мерзнут.
Но сабельный бой не терпит горячей головы, поэтому Азанчеев выдохнул ярость, и подступая уже, холодно пообещал:
- Убью тебя. Встречу кого из 17го полка, - расскажу, что смысл с их мундира пятно.
- Не говори гоп... - Ответил противник.
Азанчеев ударил первым.
Сабельный бой стремителен и скоротечен. Редко, когда сходка длится больше двух трех ударов. Правда сейчас, противников тяжелила зимняя одежда. Меньше маневра ногам, все решит кисть. Азанчеев встретил твердую руку. Выпускник Александровского должен был быть хорош, - на меньшее нельзя рассчитывать. Сам Азанчев знал себе цену, - сильно выше середняка. Сильно выше. Сейчас перед ним обнаружился соразмерный противник. Клинки перекликнулись звоном голоменей, - раз, два, три! - Соперники развалились на шаг в сторону.
- Может последний холодный бой? - ухмыляясь спросил красный. - Сабля умирает. Жалко.
- Божий суд. - Вымолвил поручик. - Кто победит, тот и прав.
Снова сошлись, раз-два-три-четыре!..
Грохнул выстрел, и в дерево рядом с головой Азанчеева вонзилась пуля. Оба противника замерли, машинально разорвали дистанцию, и посмотрели на звук. В нескольких десятках метрах тяжело дыша стоял солдат с красной лентой на папахе, и тяжело дыша передергивал затвор.
- Ах ты бес, дыхалку потерял... - буркнул солдат, загоняя новый патрон. -Держись краском! Щас я его!...
- Отставить Латкин! - Гаркнул стоявший перед Азанчеевым, не выпуская его из вида. - Ты почему здесь? Был сигнал сбора!
- Малость, поотстал, товарищ Резнов, - выдохнул солдат. - Так чего, мне?..
- Догоняй наших, Латкин. Я здесь... приберу. Ты меня знаешь.
- Известное дело, - кивнул солдат. - Разрешите?
- Бегом!
Латкин кинул, и развернувшись закосолапил к дороге.
'Даже честь не отдал, - подумал Азанчеев. - Банда, одно слово... А ведь не уйдет этот Латкин. Сядет где-то рядом. И даже если я выиграю... Одна надежда - мазила. Но уж этого я всяко с собой заберу'.
- Готов? - Хрипло спросил Азанчеев.
- Жду вас, поручик.
Дзынг-дзынг! Раз-два!..
Раз-два-три четыре!..
Клинок под грудиной сперва обжег чужим холодом, а потом растекся вспышкой непереносимой убийственной боли. Азанчеев выронил саблю. Змея в груди шевельнулась, и полотно клинка вышло из него, но лучше не стало. Азанчеев попятился, столкнулся спиной со стволом, и обламывая старые сучья, осел в снег. Все вокруг как-то перевернулось, будто он смотрел не своими глазами, слушал не своими ушами. Левая рука царапала по груди, пытаясь найти рану, остановить убегающую жизнь.
- Туше, - хмуро произнес краском Резнов, - и отсалютовал саблей. Перед глазами Азанчеева на миг снова встало училище, фехтовальный зал... Другое время, другая жизнь, когда после поединка, все уходили на своих ногах.
- Ку де метр... - выдохнул Азанчеев. - Ловко, краском...
- У вас было немного шансов, поручик, - пояснил Резнов, - я чемпион выпуска.
- Ну, тогда... вот тебе... приз...
Рука Азанчеева скользнула в правый карман тулупа, и нашарив там, вышла наружу с маленьким жилеточным 'браунингом'. Рука Азанчеева почти не дрожала. Краском побледнел, лицо его вытянулось.
Азанчеев махнул рукой, и пистолетик кувырком улетел в снег.
- Бери... Мне, теперь... вроде, ни к чему...
- Почему сразу не стрелял? - подойдя, тихо спросил краском.
- А ты почему... своему солдату... стрелять... не дал? - В Свою очередь спросил Азанчеев.
- Неловко было. Вроде как, у нас поединок.
- А я... сперва не успел... вынуть... А потом как ты с саблей встал, тоже... неловко... На свое мастерство... понадеялся...
Резнов помолчал.
- Подарок, возьми... - Выдохнул Азанчеев, мотнув головой на пистолет. - Не оставляй... Не хочу, замерзать... А самоубийство... грех.
- Хорошо, - кивнул Резнов. - Папаху твою возьму. А то моя, черт знает куда закатилась.
- Кокарду только... оставь... Моего полка...
Краском Резнов кивнул, подошел, вытер со своей сабли кровь, о штаны Азанчеева. Выудил из сугроба жилеточный пистолетик. Разобрался, как он снимается с предохранителя, сунул в карман. Затем снял с Азанчеева папаху, и немного повозившись, скрутил с неё 'адамову голову. Знак он вложил Азанчееву в руку. Азанчеев не чувствовал холода непокрытой головой, и почти не чувствовал знак в руке. Он судорожно сцепил бесчувственную кисть, чтоб не потерять святыню. Резнов достал крохотный пистолет, щелкнул предохранителем.
- Готов? - Спросил Резнов.
Азанчеев кивнул. Все темнело, Резнов плыл и растворялся. Перед глазами Азанчеева встал полковой сбор. Не те, - набитые в чуждую им форму 'скороспелы', жалкие подделки под оригинал. А кадровый состав, почти весь оставшийся на полях Великой Войны. Все были живы. Светило солнце, сияла парадная одежда, и оружие. Ветер развивал стяг. Полковой хор тянул: 'кто не знал, не слыхал, про гусар бессмертных?..'. Громыхнул вдалеке невесть откуда гром. Ветер взметнул полковое знамя, и оно бережно укрыло Азанчеева.
Будто мать-птица крылом.
***
Лежали цепью. После того как головной дозор упредил стрельбой, и не вернулся Гиммер распорядился свернуть в лес. Лошади трудно шли, пробираясь по снегу и старому ветровалу. Когда начало темнеть, конвою дали пройти вперед, и начали обустраивать ночевку, оставив позади заставу, Гиммер, Гущин, и Эфрон, Медлявский, Гарткевич, и взвод солдат-поводырей, легли в лесу. Если противник пошел по следу конвоя, он должен был выйти сюда. Темнело, лежать без движения было стыло, опытные солдаты растирались, ерзая в снегу. Погони не было.
- Черт бы драл эти шакельтоновские сапоги, - бурчал Гущин, осатанело покусывая ус. - Стынут ноги.
- Я вам говорил, что валенки лучше, - отвечал Эфрон, поудобнее укладывая на импровизированный снежный бруствер свой пистолет-карабин. - Все вас тянет на иностранное.
- Да ведь как хвалили... Говорили, создатель специально сделал их для полярных исследований...
- Это потому что он валенок не знал. Вот и приходилось ему вилкой суп хлебать, изобретать квадратное колесо... Не лежите просто так, шевелите пальцами ног. А то обморозите.
- Да я шевелю... Т-сс! - Гущин напрягся, глядя в расплывчатый сумрак. -Кто там? Видите?
- Да. - Эфрон приложился к своему 'Маузеру', - Кто-то идет... Вы видите? Сколько их?
- Определенно я видел не менее двух. - Прошептал Гущин. - А вы?
- Не знаю. Все плывет в этом мареве... Может, наши?
Оба напряженно вглядывались в мелькающий между деревьев расплывчатый сумрак.
- Мне кажется... красная лента на папахе. - Пробормотал Гущин.
- Значит, догнали собаки. - Эфрон повел стволом пистолет-карабина. -Чертовы сумерки, я совсем теряю мушку... Ну, лови большевичок!
Выстрел разорвал тишину, человек вперед упал как срезанный.
- Кажется, попали, - пробормотал Гущин.
- Прекратите палить! - Раздался спереди из снега хриплый голос. - Это я! Краузе!
Эфрон опустил карабин. Это был редкий момент, когда его можно было видеть растерянным.
- Пардон муа, портэ-итондард! - От смущения Эфрон перешел на французский -Лёр онтр шья и лю; же не ву реконетр па!