Он завозился, совершая приготовления к поездке, и проговаривая действия одновременно с их выполнением.
- Так... Завести машину, снять со стояночного тормоза... Все, можно ехать... А! Солнце в глаза... Солнечные очки! - Он нацелил на нос очки. -Вот теперь точно все. Трогаемся, сеньор!
Подобные приготовления со стороны 'любителя быстрой езды', внушили мне легкую тревогу. Обидно будет уйдя от пуль боевиков, угробится в автокатастрофе.
Ну да, бог не выдаст, - свинья не съест.
- До свиданья сеньор Коррадо! - Заголосил мой водитель, отъезжая от монастыря. - Хорошего дня, и удачи в делах!
Коррадо Марини, хранитель орлов, вышел к центральным дверям, и провожал нас взглядом. Услышав вопли настоятеля, он помахал ему рукой. А встретившись взглядом со мной, успел прижать руку к сердцу, и слегка поклониться. Так он и остался в заднем стекле, уменьшаясь вместе со всем монастырем.
- Кажется, у вас хорошие отношения с сеньором Марини, - заметил я.
- Прекрасные! Лучшего и желать нельзя! Мы с братом Марини понимаем друг друга.
- И вас не интересуют его дела?
- Нет. Живи, и дай жить другим! Вот мой девиз. Меня интересует хороший досуг, красивые молодые женщины. Вино, - тоже молодое. Я доволен жизнью, сеньор. Моя профессия нужна людям.
- Разве? - удивился я.
- Конечно! - Людям приятно знать, что есть кто-то, кто постоянно молится за их грехи. В нашем безнравственном мире, кто-то должен хранить моральные устои.
- Ага, - протянул я.
- А что до сеньора Коррадо, я не считаю его приработок грехом. Если он перевозит товары быстрее и дешевле, чем позволяет таможня, - так он почти подвижник. Правда, я до этого не знал, что он работает с русскими. А кстати, помните, я рассказывал вам о моей русской знакомой в Ницце.
- Да.
- Она учила меня русскому. Я уже говорил да? Немного. Но кое-что я запомнил. Я знаю, как называется ваша мафия, сеньор.
- Правда? И как же?
- 'Bratva', - старательно выговорил настоятель.
- Точно. - Кисло улыбнулся я.
- Вот. А моя профессия, то есть человек посвятивший себя богу называется... щас, секунду, 'svytosha'. Да?
- Истинная правда.
- О, видите. У меня талант к языкам. Пообщайся я с моей подругой еще неделю, и я бы заговорил по-русски, да. Увы, в тот раз у меня быстро закончились финансы... Она мне еще рассказывала, как у вас в стране делаться мужчины.
- Правда? И как же?
- О, у вас сложный язык. Я не все запомнил. Но, кое-что... Значит первая категория, называется 'loh'. Это некрасивый, нестатный мужчина. Так?
- Да.
- Да! Потом идет, э-эээ... Секунду 'kommers'! Это уже интересный мужчина. С неплохой внешностью. В такого уже можно... Э-э... Как же по вашему будет 'влюбиться'? Такое красивое слово. А, точно - 'zamutit'.
- Так. А потом?
- Потом идет 'Na...' - Он замялся, пытаясь выговорить незнакомое слово. 'Na'... - Он забуксовал.
- Не могу понять. - Признался я. - На... 'Nah'. - можеть быть? Это сокращение от 'Nahpshol'. Но так перспективного мужчину точно не назовут.
- Нет! Он мотнул головой. Не путайте меня. Секунду, но какой же у вас сложный язык... Я помню, но мне трудно это выговорить. 'Nachyalnik Gazproma'! Точно! По-другому 'Shiska'! - Это значит очень-очень красивый мужчина, в которого можно влюбиться с первого взгляда У такого мужчины очень красивые глаза, и хорошая генетика. С ним получатся очень красивые дети. Вот. А знаете, как называется самый красивый мужчина.
- И как же?
- О, момент. Это не так сложно звучит, но я забыл. Надо же... Нет. Не вспомнить.... 'Амикус а Путинум...'.
- А, ясно. 'Drug Putina'.
- Да-да, именно так. - Он засмеялся и энергично закивал. - Вот это самый-самый красивый мужчина на свете. Как молодой Марчелло Мастрояни и Ален Делон. Лучше их обоих. Идеал - так она сказала. Тут я понял, о чем она говорит. У нас в Италии тоже есть очень красивый мужчина. Берлускони. Его тоже очень девушки любили.
- Но позвольте, отец, - удивился я. - Если 'Drug Putina', это вершина мужской красоты и стати... То кто же тогда сам 'Putin'?
- Вот! - он засмеялся. - Я тоже её об этом спросил. И знаете, что она ответила?
- Что же.
- Надо быть реалистом.
- Мда-а, - я засмеялся, но мне вдруг стало неловко за соотечественниц, которые представляли наш народ в Ницце. То самое чувство, когда ты не сделал ничего плохого, но тебе становится стыдно за других. Кажется, это называется 'испанский стыд'.
Чтож, по крайней мере мне попался веселый попутчик. Скучно в пути до Равенны точно не будет.
- А почему ваши братья при отъезде не переоделись в мирскую одежду? -спросил я.
- О зачем же нам смущать местных? Вдруг кто-то нас узнает? Переоденемся позже. Кроме того, некоторые полицейские бывают снисходительны к священникам, нарушившим ПДД. У нас довольно набожная страна. О, однако впереди какой-то затор...
Впереди и правда был затор. Дорога в этом месте изгибалась, поэтому мы без труда видели происходящее. Ехавший впереди, метрах в ста пятидесяти перед нам автобус затормозил. Прямо перед ним на узкую дорогу, навстречу выехал джип. А за ним второй, третий, четвертый.... Здесь дорога была не заперта скалами, скорее это были высокогорные луга, и можно было разъехаться по обочинам. Но в голове у меня зазвенел тревожный звоночек.
- И часто у вас тут ездят такие колонны? - Спросил я.
- Честно говоря, не припомню ни разу. - Покачал головой монах. - По нашим меркам это просто столпотворение, ведь наш монастырь - это конец дороги.
- Тормозите, отец Ансельмо.
- Почему?
- Тормозите! - Поняв, что пока он будет соображать, препираться и спрашивать, мы подъедем к затору, я просто взялся за стояночный тормоз, и дернул его вверх.
Нас с водителем дернуло вперед. Внутри машины что-то протестующе заскрипело, но скорость была не велика. Машину чуть повело влево, и мы остановились.
- Но сеньор! - Протестующе воскликнул мой водитель.
- Тихо! - Рявкнул я. - Смотрите.
Повинуясь моему жесту отец Ансельмо посмотрел сквозь лобовое стекло. У головного джипа часть крыши сдвинулась вверх, будто начал открываться вентиляционный люк. Только располагался он не над передним, а над задним рядом сидений. И он не стал откатываться вбок, а шел все выше и выше, вместе с поднимавшейся из машины конструкцией.
- Что это? - Растерянно пробормотал отец Ансельмо.
- Это пулемет! - Крикнул я. Надо было быть совсем тугим, чтобы не распознать вышедший из крыши цилиндр патронного короба и ствол с пламегасителем. Необитаемый модуль, оператор которого сидел в машине. -Разворачивайте машину, бога ради!
- Но...
Я так и не узнал, что еще хотел сказать почтенный жизнелюб Ансельмо.
Пулемет долбанул, и замолотил длинной очередью по стоявшему перед ним автобусу. Межу ними было метров пятьдесят-шестьдесят. Для пулемета почти в упор. С того расстояния, на котором мы были, это выглядело совсем не по киношному - безо всяких спецэффектов. Просто стекла автобуса начали белеть, осыпаясь каленым стеклом. Автобус принимал пули с беззащитным жестяным звуком, внутри метались и падали фигурки паникующих монахов. Дверь так и не открылась. Кто-то вывалился через разбитое боковое стекло, и путаясь в рясе побежал - не туда; в открытое поле. Его срезал не пулемет, а высыпавшие по обе стороны второго джипа стрелки с автоматами.
- Господь мой... - выдохнул мой сосед. И это возможно был первый раз в его жизни, когда он обратился к Богу искренне.
- Разворачивайтесь отец! - Рявкнул я, вцепившись ему в плечо.
Он глянул на меня непонимающим взглядом. Но вот, глаза его прояснились, он судорожно вцепился в руль, круто повернул его, и надавил на газ. Машина надсадно завизжала, дернулась, - и заглохла.
- Матерь пресвятая богородица! - Продолжал припадать к вере Ансельмо с нарастающей паникой в голосе.
Я глянул налево от себя.
- Это просто станочный тормоз, отец. Я его выключил! Заводи! Заводи!
- Отец мой, пастырь мой... - немилосердно трясущимися руками он снова завел машину, и утопил педаль газа. Машина взревела, и пошла, описывая дугу. Тряхнуло, мы съехали с узкой дороги на траву, и с прокрутом колес развернулись обратно к монастырю. Я смотрел за джипом - башня начала разворачиваться в нашу сторону, плавно и быстро.