Доводы юноши, казалось, убедили дея, однако же любопытство его требовало удовлетворения.
— Хорошо! — промолвил он. — Я верну тебе бриг, но при одном условии.
— Каком, сидна? Если речь идет лишь о том, чтобы мне стать преданным тебе душой и телом, будь уверен — в моем лице ты получишь слугу надежнейшего и вернейшего.
— Какой же ты скользкий! — воскликнул Хуссейн. — Но что бы ты ни делал, твой бриг к тебе вернется, лишь если расскажешь, как тебе удалось его захватить.
Паоло претило вдаваться в подробности; к тому же он чувствовал, что загадочный покров, лежащий на его прошлом, необходим для престижа; он видел, что твердость, с которой он продолжает хранить молчание, произвела настоящую сенсацию в Алжире, и — для своей будущей репутации — решил не поддаваться даже на уговоры дея.
— Мне очень жаль, — сказал юноша, — но я не могу удовлетворить твою просьбу. За твоей спиной стоит шауш; одно твое слово — и он забьет меня до смерти палкой. Кроме того, ты можешь попытаться заставить меня говорить под ятаганом Мехмета — я не скажу ни слова, хотя и горю желанием быть полезным.
Дей пребывал в нерешительности.
Его переполняла глухая ярость, но он вглядывался в симпатичное лицо Паоло и видел светящиеся умом глаза юноши; они смотрели на него с такой преданностью, что он решил не подвергать паренька наказанию.
— Юноша, — промолвил он, — ты первый, кого не постигнет смерть после неподчинения Хуссейну; и за это ты должен благодарить ту счастливую звезду, что тебя защищает. Мои уста отказываются произносить смертный приговор. Но я конфискую бриг. Ты свободен. Если хочешь, то можешь поступить на службу к одному из моих корсаров… Проявишь себя в деле — и мы вернемся к нашему разговору… Но о корабле своем больше даже не заикайся; возвращать его я не намерен.
Поняв, что настаивать не имеет смысла, Паоло сделал вид, что смирился с утратой.
— Окажи мне всего одну милость! — попросил он.
— Какую?
— На борту судна у меня остался походный мешок; позволь мне за ним вернуться.
— Хорошо. Ты можешь забрать его, когда тебе будет угодно, — промолвил дей.
В тот же вечер юнга предстал перед матросами, оставленными охранять корабль.
Они получили приказ позволить ему взять все, что он пожелает, и беспрепятственно пропустили на судно.
Проведенная ранее инвентаризация груза показала, что бриг перевозил украшения из стекла и скобяные товары, которые на берегах Африки должны были быть обменяны на рабов.
Кроме того, на борту имелись ружья и ящики с патронами — на случай возможных атак негров.
На глазах двух матросов охраны юнга поднялся из трюма с зажженной спичкой и, вместо того чтобы сесть в ожидавшую его шлюпку, бросился в море, прокричав:
— Полундра! Сейчас будет взрыв!
Едва матросы успели попрыгать в воду, как бриг разлетелся на части…
Молва быстро разнесла по Алжиру весть о происшедшем; дошла она и до дворца дея.
Хуссейн был вне себя от ярости; впервые нашелся человек, осмелившийся бросить ему столь дерзкий вызов.
Он приказал арестовать Паоло.
Весь Алжир, уже заинтересовавшийся отважным юношей, был уверен, что на сей раз Паоло не удастся избежать смерти.
Расхаживая взад и вперед по двору дворца, дей с нетерпением ждал появления мальчишки, который осмелился сыграть над ним шутку.
Виновного привели.
Его уверенность ошеломила Хуссейна.
Паоло подошел к нему, поклонился и поцеловал руку дея, который, вопреки своей воле, смутился.
Тем не менее, обуздав секундную растроганность, Хуссейн резко отдернул руку и сурово промолвил:
— Ты умрешь, негодяй! Можешь помолиться.
— В этом нет необходимости, — отвечал Паоло.
— Ты не веришь в Бога?
— Я ни во что не верю.
Хуссейн был поражен.
Паренек обладал характером столь стойким, что решимость дея была поколеблена. И все же он желал испытать Паоло.
— Приступай! — бросил он шаушу.