— Не понимаю, к чему вы клоните, сир?
— Да к тому, что ты бы никогда не стал министром, не имей своего имени, и не будь я абсолютным властителем. При демократическом режиме министром был бы твой скромный заместитель, Луиджи Фаринелли, тот сообразительный юноша, что подкидывает тебе идеи и выдумывает за тебя планы.
— Я рад, что Ваше Величество так ценят этого юношу, — сказал министр, проглотив оскорбление. — Мне он тоже нравится, и я не премину выказать ему свое особое расположение.
— Но не слишком особое, герцог! — строго промолвил король и повторил: — Не слишком особое… Ступай.
Почтительно поклонившись, Корнарини удалился.
Вернувшись к себе, он вызвал заместителя.
— Король желает видеть результаты, маэстро Луиджи. Завалите дело — отправитесь на каторгу. Я вас предупредил.
— А не обещал ли король осыпать дублонами того, кто поймает эту женщину?
— Изволишь шутить, негодяй?
— Простите, ваше превосходительство.
И, щелкнув каблуками, офицер полиции ретировался.
Ладно скроенный, смелый, слишком красивый для сбира, Луиджи был тщеславен, любил деньги и хотел преуспеть в жизни. Он был негодяем, сутенером, ничтожеством, но мало чего боялся.
— Похоже, пришло время покончить с этим раз и навсегда, — прошептал он, выйдя от министра.
Спустя четверть часа Луиджи стоял перед королем.
— Сир, — сказал он, — позвольте мне быть с вами откровенным, это касается моей службы вам.
— Говори! — молвил король.
— Сир, я — один из тех, что призваны следить за порядком в Неаполе, и, должен признаться, обеспечить его нам удается не всегда.
— Думаешь, я этого не знаю?
— Нет, сир. На моих плечах еще осталось одно из свидетельств того, что Ваше Величество не очень довольны своими сбирами.
— Тебя били?
— Да, сир.
— Но ты, однако же, не простой сбир. Я не желаю, чтобы высшие полицейские чины постигла участь их подчиненных.
— Вы правы, Ваше Величество. Но, если позволите заметить, полиция есть не что иное, как армия, ведущая особую войну с врагами государства внутри королевства.
— Лучше и не выразишься!
— Вы слишком добры, Ваше Величество. Так вот: войну эту мы ведем плохо, так как ей недостает нервов[7].
— Ты хочешь сказать, герцог вам не платит?
— И правильно делает, — смело отвечал сбир. — На его месте я поступал бы так же.
На лице короля отразилось непонимание.
— Сир, все стремятся к богатству — как великие мира сего, так и простой народ. Короли крадут провинции у своих соседей, министры — деньги у своих королей, крестьянин — курицу у себе подобного.
Губы короля растянулись в улыбке.
— Но если меня будут постоянно обкрадывать, — сказал он, — как я могу рассчитывать на хорошую службу полиции?
— Важные дела требуют индивидуального к себе подхода. И, разумеется, хорошей оплаты.
— Не могу с тобой не согласиться.
— В случае раскрытия заговора я хотел бы рассчитывать на тысячу или сотню дублонов — в зависимости от его серьезности — со стороны вашего величества.
— Да за такие деньги, — воскликнул король, — ты мне дюжину заговорщиков предъявишь!
— Сир, не такой уж это и плохой способ для того, чтобы заполнить ваши тюрьмы революционерами.
— Определенно, ты мне подходишь. Ты ведь здесь из-за этой женщины?
— Да, сир.
— И ты уверен в том, что она что-то против нас замышляет?
— Абсолютно.
— Сколько ты за нее хочешь?
— Триста ливров.
— Ты скромен… Хорошо, договорились.
— И еще одно, сир, если позволите… Герцог слишком горд.
— Ты хочешь сказать — тщеславен.
— Так выразиться, сир, я себе позволить не могу. Так вот, мне не хотелось бы, чтобы он прознал про наш уговор.
— От меня он ничего не услышит, пройдоха. Я люблю своих сбиров, и, придя ко мне, ты поступил совершенно правильно. Поймаешь мерзавку — я этого не забуду, обещаю. Ступай.
Поклонившись, Фаринелли удалился.
Выйдя из дворца, он довольно потер руки и прошептал:
— Поймаю, обязательно поймаю.
Глава II, в которой для ничего не подозревающего старого генерала готовят рай, грозящий оказаться адом
Покинув двух своих защитников, женщина, переодетая матросом, скрылась за поворотом и вскоре постучала в дверь одного из домов.
Ей открыли.
Пробыв в доме, где ее приняли, около часа, она вновь вышла на улицу, но уже в женской одежде, скрыв лицо под вуалью. Затерявшись в толпе прохожих, она добралась до отеля, который снимала местная примадонна из театра Сан-Карло.
7
«Нервы войны — деньги» — перефразированная Цицероном строка древнегреческого поэта Биона.