Но тут ударил вражеский снаряд. Прошив боковую броню «тридцатьчетверки», он угодил в боеукладку. Снаряды взорвались. Членов экипажа разнесло в клочья.
Взрывной волной сбросило с немецкого танка Ивана Кузьмина. Он упал в бомбовую воронку, у которой высокие шершавые бока уже сковало морозом. От удара головой о мерзлый грунт сержант перестал видеть. Незрячего и беспомощного, его схватили немецкие танкисты из протараненного танка.
«Вот где я нашел свой конец, — горько подумал Кузьмин. — Куда я теперь годен? Разве немцам интересно меня лечить?.. Вот и отметил день рождения. Прощай, моя Марина. Как не хочется умирать в двадцать пять лет...»
Два месяца Кузьмина лечили в лодзинском госпитале, а на третий он прозрел. Однажды утром проснулся и через узенькие щелочки глаз увидел яркую солнечную полосу, которая сквозь окно резала госпитальную палату пополам. «Не во сне ли это? — подумал больной. — Нет, я вижу солнечный луч. — Он натянул одеяло на голову и украдкой от других потрогал веки, попробовал их чуть приподнять. Щелки на глазах несколько расширились. Стали видны, переплеты в оконной раме. — Я вижу окно, — твердил Иван. — Я буду видеть». От счастья захотелось крикнуть на всю палату, но надо молчать. Иначе через неделю угодишь в лагерь.
Только глубокой ночью, когда в палате все спали, Кузьмин разбудил слепого соседа по койке, рабочего-поляка, с которым подружился с первых дней, и прошептал ему о своей радости.
— А чтобы еще кто-нибудь не знал про это, — посоветовал поляк. — Лечись и делай вид, что слепота не проходит. Вылечишься — убежишь. Придешь ко мне на квартиру — жена спрячет тебя у надежного человека.
В середине апреля установилась теплая весенняя погода. В госпитальных палатах, терпко пропахших йодоформом и забитых ранеными, стало нестерпимо душно. Зная, что слепые никуда не денутся, врач разрешил в их палате открывать окна не только днем, но и ночью.
Иван Кузьмин двое суток притворялся слепым. А на третьи, перед рассветом, когда о стены госпиталя мягко зашуршал мелкий дождь, убаюкивающий раненых, надел свою пижаму, матерчатые туфли и выпрыгнул в окно, которое выходило в сад. В саду постоял среди вишенников, прислушался, осмотрелся. Кругом — тишь. Значит, одна опасность миновала. Можно двигаться дальше.
И Кузьмин по тропке, проложенной подле каменной стены, устремился в конец сада. Оттуда, перейдя вброд залитый весенней водой овраг, вышел в город.
Семья товарища по госпитальной койке проживала неподалеку. Иван Кузьмин отыскал нужную квартиру.
— Я — друг вашего Станислава, — наполовину словами, наполовину жестами объяснил он немолодой, веснушчатой женщине в старом цветастом салопе. — Я — русский солдат. Станислав просил отвести меня к вашему отцу.
Он начал рассказывать, как фронтовая судьба свела их в госпитале, как они подружились.
— Если просил Станислав, — ответила хозяйка, оглядывая очень крупного русского солдата в короткой и узкой пижаме, — тогда я отведу вас к отцу. Только сразу нельзя.
— Почему нельзя? — удивился Кузьмин, не поняв мысли женщины.
— В таком костюме ходить в город неможно. Одежда Станислава вам не идет. Он маленький, а вы очень большой. Я буду находить вам костюм.
Подходящий костюм — шоферский комбинезон, пропитанный бензином и соляркой, был найден к исходу следующего дня. В этом костюме жена Станислава и проводила Кузьмина к своему отцу. Он свел его с Чеховичем, а тот определил Ивана на конспиративную квартиру подпольщиков.
В день Первого мая конспиративной квартире стал угрожать полицейский обыск. Ивану Кузьмину оставаться там было нельзя. Он ушел среди бела дня и по счастливой случайности не попал в руки рыскающих по городу гестаповцев.
Иван Кузьмин снова попал к тестю Станислава — лодзинскому вагоновожатому и здесь, в подземелье, встретился с Александром Кузнецовым.
— Жизнь наша, парень, сложилась нелегко, — заметил в конце беседы Кузнецов. — И это, может быть, к лучшему. Злее будем. Больше сделаем для победы над врагом. — О чем-то подумав, спросил: — Так или не так? Согласен с моими мыслями?
— Только так, Александр Васильевич, — ответил Кузьмин. — Согласен с тобой на все сто процентов. А зла к врагу мне занимать не придется. Хватит его до самой победы и за гибель отца, и за то, что сам пережил.
В Псарских лесах
Настало время покинуть Лодзь. Боевую группу, в которую входил Александр Кузнецов, окружком партии решил направить на соединение с партизанскими отрядами, действовавшими под Варшавой.