Первая ночь принесла большое удовлетворение. Пройдено больше метра. В лагерных условиях такую проходку можно назвать скоростной. Если продвигаться такими темпами, потребуется одна декада. Разве это срок в сравнении с тем, сколько длится каторга!
Но дальше так не пошло. Проход рылся малогабаритный. Земли же набралась целая гора. Чтобы выгрести ее из туннеля и перетаскать ведром в другой конец подполья, уходило много времени. Однако люди шли к цели упорно, настойчиво.
Бурда, имея в активе немалую группу пленных, ежедневно наряжал на подкоп самых проверенных, самых надежных.
Работы велись около месяца. Туннель пролег до самой лагерной стены. Еще пройти пару метров, и — все готово. Но беда подкараулила подпольщиков. Ночью в разгар работы туннель обвалился у самой стены. Это насторожило охранника. Он втихомолку оповестил начальников. Пленных, которые трудились в роковую ночь, поймали и повесили во дворе лагеря перед строем заключенных. Костлявые, посиневшие трупы почти двое суток качались на ветру, чтобы устрашить тех, кто лелеял мечту о побеге.
А советские войска все стремительнее и почти безостановочно наступали на врага, сокрушая, взламывая, утюжа танками его укрепления. Все яснее, отчетливее виделся конец войны. Фашистам уже не хватало боевой техники и вооружения. Каторжников лагеря стали наряжать на завод, изготовлявший различные детали для танков.
— Это хорошо, — заключил Павел Бурда. — Будем вредить и здесь.
Аркадий Ворожцов и его напарник встали у огромного, начищенного до блеска, станка. Он подавал раскаленные тупоносые болванки на гидравлический пресс, грузно вросший в цементный пол.
— Вы делайте так, — посоветовал Бурда Ворожцову, — чтобы со станка на пресс попадали болванки, которые не раскалились до нормы. Они сломают поршень. Выйдет из строя гидравлический пресс, и остановится весь процесс.
Совет оказался дельным.
С утра Ворожцов и его товарищ взялись за дело с особым усердием. Мастеру-надсмотрщику это понравилось. А когда он вышел из цеха, станочники подали непрокаленную болванку. Сломанный пресс задержал обработку деталей почти до конца смены.
Назавтра то же самое повторилось в начале смены. Русскому станочнику, занятому на прессе, пригрозили расстрелом. За пленного заступились Ворожцов и сам мастер. Они отнесли вину за счет слабосильности печи и недоброкачественного угля.
Впоследствии гидравлический пресс и другие станки военнопленными выводились из строя многократно. Гитлеровские администраторы всякий раз пытались найти виновных. Но среди советских людей существовало прочное братство, сцементированное умелым партийным работником Павлом Бурдой. Они не выдавали друг друга.
До счастливой победной поры оставались считанные дни. Теперь бы жить да радоваться. А Ворожцов окончательно ослаб. Ноги опухли, силы иссякли.
— Мне, наверное, тоже конец пришел, — пожаловался Аркадий другу. — Чувствую, попаду в команду смертников. Отощал до невозможности.
— И что же ты молчишь? — рассердился Бурда. — Почему таишь черные мысли? До победы рукой подать, а он помирать собрался!
Павел Бурда встретился со своим товарищем чехом по имени Кароль. Он обычно разливал узникам суп. Договорился с ним о добавках Ворожцову. Помощь оказалась действенной. Силы Аркадия окрепли.
А тут до лагеря докатился слух: город Линц вот-вот займут советские войска. Начальники всполошились. Нужно хоть в какой-то мере замести кровавые следы. Пленным объявили:
— Есть опасность от налета авиации. Надо скрыться...
Их построили в полукилометровую колонну и повели через Дунай в лес, в бомбоубежище. Но опытный подпольщик Павел Бурда разгадал намерение фашистов.
— В бомбоубежище не спускаться. Оно заминировано. Там смерть, — шепнул он соседям, шагавшим вместе с ним в середине строя.
Страшная весть с неимоверной быстротой, будто током, из конца в конец прошила многотысячную колонну. Строй тотчас расслаб, заколыхался. Конвоиры заметили это и, грозясь оружием, кричали:
— Шнель! Шнель!
— Подтянись!
— Не нарушать строя!
Павел Бурда заметил волнения в строю и, чтобы предупредить самовольные действия военнопленных, через тех же соседей распорядился:
— Идти смелее и ждать команду!
И строй снова напружинился, шаг окреп, глаза узников засверкали, оживились. Значит, в колонне есть кто-то старший, кому известно, что надо делать. Значит, не все потеряно. Так подумали многие военнопленные.